Боги Лесного Заволжья. Путешествие по старым русским рубежам

К счастью, современные авторы поднимаются над тем, что сотворили методисты. А те ставили перед собой великую задачу: объяснить «всё» юношеству, заодно и воспитать его в неком духе. И не беда, что самим господам методистам это «всё» было непонятно. Зато они знали, как оно должно быть правильно. И сочными мазками живописали олимпийский пантеон. Располагали на нём богов – этих в партер, этих в амфитеатр, этих на галёрку. Составляли им биографии, так чтобы было умно и непротиворечиво. Это берём, а это – фи, какое неприличное! – забыть. Отбирали «случаи» из жизни этих богов – так чтобы оно было попонятней.

Есть просто мифология. А есть мифология для… Да какая разница для кого? Ну, для учащихся, ну, для любопытствующих, желающих хоть как-то понять извлечённые из нафталина стихи про «питомцев Аполлона».

К счастью, поэты, жившие двести лет назад, были питомцами методистов (что ещё лучше, чем быть питомцами богов, поскольку мы теперь знаем, кто сильней). Потому «питомцы Аполлона» – это как бы люди искусства, а вовсе не какое-то там крупнорогатое стадо, а также не группа пациентов, бурно прорывающихся к нему на манер дам бальзаковского возраста, льнущих к любимому психотерапевту. Ещё к «питомцам Аполлона» принято относить юношей Гиакинфа и Кипариса. Принято изображать их у ног Аполлона играющими на свирелях. А это, между прочим, очень сильный образ.

* * *

Павел Мельников-Печерский, человек, который первым дал себе труд задуматься о том, кто такие боги и духи поволжских финно-угров, очень красиво рассадил их – как на школьной выпускной фотографии. Он сложил из них пантеон, зная, что это должен быть именно пантеон – и всё тут.

Ведь у греков же – пантеон.

Рядом с Чем-пазом Мельников водрузил женщину – так положено. Она называлась у него Анге-Потяй. Мельников-Печерский в сущности был гением: он погрузился в среду чужого языка, мучил людей вопросами, на которые отвечать было ох как трудно, и записывал то, что они говорили.

Он старался это понять.

Это уже потом, спустя сто лет выяснилось, что «ангепотяй» – вовсе не женщина и вообще не персона, а выражение, которое можно перевести как «усердно молитесь». Но его настойчиво повторяли писателю. И он «всё понял», ведь он уже владел методикой (а может быть, даже самой методологией!) и знал «как надо».

Впрочем, меня не было, когда ему говорили это слово. И не было толкователей «Очерков мордвы». Потому я готов допустить, что он услышал всё правильно и разобрался во всём как надо, лучше тех, кто взялся за это дело потом.

Та же картина с пантеоном марийских богов.

Вслед за Мельниковым-Печерским, занимавшимся в середине XIX века мордовскими богами, за дело взялся Иван Смирнов, казанский профессор, и случилось это спустя четыре десятилетия.

* * *

Я сидел в библиотеке над книгой Смирнова и переписывал богов и духов, рассаженных им на дереве – выше и ниже, в одиночку и группами.

Всё было просто и понятно.

Понятно и то, почему узнать это можно было только из старой книги. Ну как же: весь двадцатый век прошёл под знаком победного шествия атеизма, и старыми богами интересоваться не полагалось. Самого же Смирнова в XX веке не переиздавали и практически прокляли. В 90-х годах XIX века он был приглашён как эксперт на скандально знаменитый мултанский судебный процесс. Там решалась судьба удмуртских жрецов – васясей. Их обвинили в том, что они принесли человеческую жертву, убив, если по-современному, некого бомжа. Казанский профессор, которого спросили, приносят ли удмурты человеческие жертвы ответил практически, что не знает этого, но допускает. И прогрессивная печать на целый век поставила на нём чёрное клеймо.

…Нет, уважаемый профессор. Вы не правы. Всё рассыпалось, стоило мне соприкоснуться с реальными, живыми людьми. Пантеона не было. На одной окраине села мне объясняли: молиться надо в среду. На другом – в пятницу. Боги, сложились было в некую, хотя и шаткую, но систему (совсем не похожую на смирновскую), и тут же по отдалении на три километра рассыпались. Да и просто стали другими, приобрели иные сферы интересов и имена. Осталось общее: они боги, им надо приносить подарки, их надо просить по определённым дням. А в одном селе почитали просто бога Юмо, в другой деревне – Ош Пондаша, и при этом говорили, что он и есть Юмо, дальше шли объяснения, что самое главное – Кереметь (мы ещё попробуем разобраться, кто или что это). Что Юмо – это по сути Христос, а про Ош Пондаша никто ничего и не слышал.

Было ощущение, что я делаю или ищу что-то не то. У мудрого профессора господина Смирнова всё получилось, а у меня – нет. Может быть, я просто не туда приехал? Или за век всё исчезло и забылось?

Но потом, чем больше за плечами оставалось марийских сёл и деревень, тем яснее становилось, что всё то.

Господин Смирнов для начала получил гимназическое образование. И изучил по учебникам мифологию древних греков. А только затем уже подступился к мифологии марийцев. И он хорошо знал, как всему полагается выглядеть.

* * *

Ещё один миф: границы, рубежи, которыми мы готовы изрисовать карты, изображающие землю в отдалённые времена.