Боги молчат. Записки советского военного корреспондента

В одну такую алмазную ночь невеселые люди в крайкоме партии занимались невеселым делом — заседали. Описывать ночные заседания — мука одна, но и ее приходится принимать, это когда от таких скучнейших ночных бдений истекают события, с которыми нашему сказу по пути.

Марк стоял у окна, повернувшись к ночи спиной. Восемь месяцев прошло с тех пор, как дальний край втянул его в себя; срок небольшой, но Марка он своей печатью ясно отметил. Короче всего будет сказать, что за этот малый срок Марк прошел через пору окончательного созревания, и его теперь лишь с некоторым затруднением можно парнем назвать, а лучше сказать о нем, что он — молодой ответственный товарищ. Может быть, этот переход от парня к молодому ответственному не был бы таким ускоренным для Марка, да тут обстоятельства сыграли свою роль. На востоке дальнем произошло его первое настоящее столкновение с жизнью. И до этого в стороне от жизни он не был, крепко впаян в нее с детства, но одно дело брать от жизни ответы, и совсем другое — ответы ей давать.

В крае встретили Марка ласково, но тут же и жестокость над ним совершили, на тяжелый пост назначили. В краевом исполкоме под его начало отдел дали и сказали: выгребай. Точно так сказали, как тогда, когда его, подростка диковатого, посылали в университет.

За полночь уже перевалило, а заседание продолжалось, и самое нелепое состояло в том, что все присутствующие тут знали, что решать им ничего не нужно, всё уже решено в Москве, и ни у кого из них нет силы то решение изменить. Марк стоял у окна, спиной к ночи, и так сжимал рот, и так хмуро глядел, что сразу было видно: слова человек не произнесет. Он думал, что и Виноградов напрасно спорит — ведь ничего изменить нельзя. Скорее всего, тот понимает это и сам — ничего изменить нельзя — но спорит из гордого упрямства. И еще потому, что очень уж он не похож на всех них. Беспартийный инженер, приглашен на заседание для консультации. Правда на его стороне, но кто из них, партийцев, осмелится поддержать его с его правдой, и какая правда может быть сильнее директивы Сталина! Марк хмуро обвел взглядом людей — нет, тут не было таких, которые могли бы стать на сторону Виноградова. И Марк не станет, хоть он и пришел на заседание защищать виноградовскую правду. Узнал, что Сталин уже решил, и смирился. Предкрайисполкома Баенко, который не дольше как утром этого дня был полностью согласен с Виноградовым, теперь сидит молча, и в глазах нет-нет да и вспыхивает усмешка. Потешается над редкостной ситуацией: беспартийный инженер на заседании крайкома оспаривает приказ Сталина. И, наверное, потешается над Вавиловым, который не знает, как всё это прекратить. Марк перевел взгляд на Вавилова. Секретарь крайкома был первой настоящей привязанностью Марка в крае. Всё импонировало в нем — и то, что был он большевиком-подпольщиком, и то, что, будучи малообразованным человеком, вырос он до понимания огромных проблем времени, и то, наконец, что у Вавилова редкостная среди партийных руководителей способность по-настоящему понимать людей и мучиться, когда нужно на них накладывать партийные взыскания, а то и еще более сурово наказывать. Вот и теперь он старается довести заседание до конца и не обидеть Виноградова. Удалил стенографисток, чтобы высказывания Виноградова не перешли на бумагу. Другой на его месте попросту оборвал бы того, сказал, что права голоса у него тут нет, а то и пригрозил бы, но Вавилов страдает, беспрерывно курит, чешет ладонь о седую щетину подбородка, морщины на лице стали на шрамы похожи, но грубо остановить Виноградова не хочет. Марк благодарен ему за это. Ведь так легко обидеть беспартийного инженера на заседании крайкома. И так мало он заслужил обиду.

Когда Марк глядел на Вавилова, тот как раз чесал сразу обе ладони о щетину щек. Потом, словно решив любой ценой закончить спор, он взял со стола лист бумаги, с которого уже несколько раз читал текст московской телеграммы. Сказал твердо, словно голосом и тоном хотел всем дать увидеть ту итоговую черту, которую он подводит:

«Указания центрального комитета партии мы не имеем права оспаривать. Я был бы плохой секретарь крайкома, если бы согласился с Виноградовым и Суровым. Директива совершенно ясна: немедленно завозить людей на место строительства, не взирая на трудности. В телеграмме товарища Сталина так и сказано: „не взирая на трудности“. Не будем терять время на споры. Единственная зимняя дорога — лед Амура. Если мы упустим эту дорогу, всё пойдет к черту, и нам тут не усидеть. Через тайгу тысячи людей не проведешь. Навигация начнется не скоро, да и плавучих средств на Амуре — кот наплакал. Одним словом, товарищи, я требую прекратить дискуссию и все силы бросить на доставу людей к месту строительства Большого Города».