Боги молчат. Записки советского военного корреспондента

До этого ночного заседания, они много времени провели вместе. По поручению Вавилова Марк готовил доклад для крайкома, Виноградов помогал ему. Они говорили меж собой о том, что должно быть сделано для подготовки к строительству Большого Города, но мимоходом Марк многое узнавал о жизни самого Виноградова, этого дон-кихотствующего, но страшно занятного человека с очень любопытной судьбой. Года за четыре до всего того, что уже на Марковых глазах происходило, Виноградова за какую-то мнимую контрреволюцию осудили на десять лет лагерей и привезли на Дальний Восток. Здесь он скоро прославился среди чинов ОГПУ своим действительно большим инженерным талантом. Самые трудные постройки в зоне вечной мерзлоты возводились по его проектам. Такое строительство было тогда тайной великой. Сплошь и рядом бывало так, что построят сооружение, а оно при первой же оттепели валится. У Виноградова этого не случалось — особое чувство обстоятельств и условий ему было дано. Как все знают, у чекистов изредка меценатство проявляется: не прикончили человека, значит следует его талантам покровительство оказать. Некоторые неудержимо талантливые арестанты и в тюрьмах свою работу продолжали — котлы прямоточные изобретали, аэропланы новые конструировали, театр на Медвежьей Горе такой создали, что он московскому Малому нос утирал. Виноградов в русло такого чекистского меценатства попал, и тут идея города на Амуре его увлекла. Повезли Виноградова в Москву вместе с его проектом, к Сталину доставили. Тот выслушал его, немедленно согласился с идеей, тут же освободил его из заключения и назначил главным инженером строительства Большого Города.

Когда Виноградов уходил, Сталин остановил его у двери и сказал:

«Ваш проект хорош, но в расчетах есть одна ошибка, которую нужно будет исправить». «Какая?» — спросил Виноградов.

«Вы растягиваете срок строительства Большого Города и заводов на восемь лет, всё это нужно построить в два-три года».

«Невозможно!» — сказал Виноградов.

«Возможно!» — заверил его Сталин. — «Больше напряжения и жертв, меньше сентиментальности, и невозможное станет возможным».

Вскоре по всей стране стали раздаваться призывы к молодежи: на стройку Большого Города! Россия такая страна, в которой всегда найдется много энтузиазма, и веры, и легковерия, и готовности потрудиться для общего дела, и нет ничего удивительного, что призывы к молодежи погнали молодых энтузиастов на Дальний Восток строить Большой Город. В крае растерялись. Приезжающих негде было селить, нечем кормить. Виноградов слал в Москву одну телеграмму за другой, прося отложить приезд людей до весны и лета. Вавилов и Баенко поддерживали его. А наплыв продолжался, и когда ударили по-настоящему трескучие морозы, в крае было уже больше двух тысяч добровольцев, ждущих отправки на место строительства. Ютились они в холодных бараках, отчаянно простужались, заполняли больницы.

Марк рассказал обо всем этом на заседании крайкома, предлагал те меры, которые они выработали с Виноградовым, а главная из них — прекратить посылку новых партий добровольцев-строителей. Он был уверен, что крайком согласится с этими мерами, но всё, как оказалось, переменилось. Когда Марк закончил свой доклад, Вавилов сказал, что вопрос о завозе людей на место строительства уже решен. Он прочитал телеграмму Москвы. Сказал, что им нужно сделать всё возможное, чтобы директива товарища Сталина была выполнена. Марк умолк. Не имеет значения, что все они думают. Сталин приказал, это всё! Россия — корабль. Сталин у руля. Это от плаката: кормчий революции. Таких плакатов много повсюду. На нем Марк видел Сталина, себя же не видел. Сталин у руля, Марк в кочегарке. Как может он возражать приказам, идущим с мостика?

Виноградов спорил долго, настойчиво, а Марк молчал. Знал, что спорить бесполезно, думал совсем о другом.

Его раздумья прервал Вавилов.

«Что ты скажешь об этом предложении, Суров?» — спросил он.

«Я не слышал предложения», — признался Марк. Синицын сердито сказал:

«Во время заседаний нужно думать о том, что относится к делу, а не витать в мечтаниях».

Марк хотел было ответить, но его опередил Вавилов.

«В двадцать четыре года, товарищ Синицын, не только дозволительно, но даже обязательно мечтать», — сказал он. — «Нам с тобой, старым чернорабочим партии, мечтать не пристало. Разве только ты помечтаешь о том, как хорошо бы не иметь язвы желудка, а я — дырки в легком».

Вавилов подошел и похлопал Марка по плечу — он всегда так делал, когда хотел показать кому-нибудь свое расположение.

«Я думаю, товарищи, что Баенко внес хорошее предложение», — сказал он, отходя к своему месту. — «Кроме всего другого, о чем мы договорились, мы пошлем Сурова с первым транспортом. Уполномоченным крайкома. Товарищу Виноградову мы даем хорошего помощника. Вы, товарищ Виноградов, можете твердо рассчитывать на нас. Всё сделаем, чтобы вы могли выполнить директиву товарища Сталина».

Вавилов говорил так, словно Виноградов и не спорил против этой директивы. Было видно, что очень доволен тем, что Виноградов наконец умолк, смирился. Сказал: