Боги молчат. Записки советского военного корреспондента

«Нет, спасибо, я по делу», — сказал Марк, садясь у стола. — «Я пришел говорить о Кате Антиной».

Человек с пустыми голубыми глазами, было похоже, что он в троице старший, откинулся к спинке кресла. Барабаня пальцами по столу, сказал:

«Мы это знаем, товарищ Суров. Давайте говорить о деле. Итак, Катя Антина. Что же дальше?»

«Я хочу, чтобы вы оставили ее в покое!» — сказал Марк. — «Мне нечего вам говорить о моих отношениях с этой девушкой, вы о них знаете. Тот путь, который вы ей продиктовали, ведет к гибели. Нельзя Катю, спасающую своего отца, заставлять делать… невозможные вещи».

Человек сплел пальцы рук, хрустнул ими, но голубые глаза оставались пустыми, ничего не выразили.

«Вы хотите сказать, что нельзя заставлять Катю заниматься шпионажем?» — спросил он бесцветным голосом.

«Да! Если вы думаете, что это самое точное слово».

Снова сидящий против него человек хрустнул пальцами и, не повышая голоса, сказал:

«Вы очень нежны, товарищ Суров. Будучи столь нежным, вы даже избегаете называть вещи своими именами. Слово шпионаж вам кажется дурно пахнущим, не правда ли? Наверное, про себя вы сейчас думаете, что вот мол, приходится разговаривать с грязными шпионами, втягивающими Катю в свое ремесло. Белоснежная Катя, и вдруг шпионаж, какой ужас! Для краткости нашего свидания, уточним положение. Катя Антина, как человек, нас не интересует. Человеков много по улице бродит, и мы ими не занимаемся. Но как наш агент, она должна и будет работать. Можете как угодно расценивать этот род работы, нас ваша оценка не интересует, но если вы хотите знать наше мнение, то мы можем сказать, что нигде нельзя так успешно послужить партии, как на том участке, куда мы поставили Катю Антину. Ваши отношения с нею нам известны, и мы их терпим. Они не мешают нам. Но если станут мешать, мы оборвем их, можете в этом не сомневаться. Не хочу вам грозить, но всё же помните, что если вы попытаетесь мешать нам, ваши отношения с Катей будут оборваны. У нас для этого есть достаточно возможностей. Теперь подпишите, и до свиданья».

Он протянул Марку лист бумаги — письменное обязательство не разглашать тайны разговора. Марк молча направился к двери, не подписав. Его не остановили. Рассерженный, вышел он на улицу. Нет, он так не сдастся. В тот миг он был уверен, что не сдастся, но вот, прошло уже несколько недель, а он всё еще не знает, что сделать и как спасти Катю от тех, втроем изучающих японский язык.

«Не бойся, Колибри, мы найдем выход», — опять сказал Марк.

Девушка теснее прижалась к нему. Окно, отгородившее их от светлой ночи морозным узором, подслеповато щурилось, словно слушая, о чем они говорят меж собой.

«Знаешь, Марк, Иошима офицер, а не дипломат», — сказала девушка. — «Я почему-то стала ужасно бояться его. Каждый день он два часа учит русский язык, но японцам трудно научиться хорошо говорить по-русски. Я удивляюсь его упорству. Зачем ему это?»

«Для шпионажа, как и…» — Марк оборвал, не договорил.

«Ты хотел сказать, что это ему нужно для шпионажа, как и мне нужен японский язык? Я знаю, то, что я делаю — шпионаж, но если иначе нельзя? Ты покинешь меня, Марк. Кому же охота иметь дружбу с шпионкой!»

Говорила, а в голосе дрожь, слезы.

Марк шептал ей, успокаивал:

«Моя маленькая Колибри, ты глупая, смешная птичка. Ну, как ты могла подумать, что я сравниваю тебя с этим желтолицым разбойником? Я сказал, что русский язык нужен ему для шпионажа, но я знаю кое-кого, и ты их знаешь, кто упорно учит японский язык. Может быть не два, а три или четыре часа в день. О них я говорил, не о тебе».

На рассвете Марк принес из коридора охапку дров, разжег печку. Огонь зарычал в трубе, изгоняя накопившийся за ночь холод. Колибри наблюдала за ним. Ей было смешно. Такой неуклюжий — за все цепляется, расплескивает воду, похож на медведя в своих меховых сапогах.

«Марк!» — позвала она.

Он наклонился к ней. Ее руки появились из-под одеяла, охватили его шею. Поцеловав голые руки девушки, он укрыл ее до подбородка.

«В комнате так холодно, что Колибри может отморозить крылышки», — сказал он.

В голосе уже не было прежнего тепла; девушка почувствовала перемену.

«Нам предстоит расстаться, Колибри. На короткий срок», — сказал он. — «Я уеду, но скоро вернусь. До отъезда я буду очень занят, боюсь, что мы не сможем встречаться часто».

«Но Марк, я не могу не видеть тебя. Мне без тебя совсем плохо, совсем тоскливо».

«Понимаешь ли, Колибри, мне придется работать по ночам. И днем много работать».

«Но ты и так приходишь только под утро».

«Это правда, но я не уверен, что до отъезда я буду часто приходить. Меня посылают туда, где будет строиться Большой Город».

«У вас в России всё или большое, или великое», — тихо сказала девушка. — «Перед всем этим человек себя совсем козявкой чувствует. Если ты не можешь, тогда я буду приходить к тебе».

«В моей комнате не только Колибри, но даже ворона не выдержит, так в ней холодно. Живу в доме с центральным отоплением и в чудовищном холоде. Отопление никогда не работает».

«Всё равно, я буду приходить к тебе», — шептала девушка. — «Я буду греть тебя. Хорошо?»