— Скачи, скачи давай! Чего встала? — грубовато прикрикнул я, приближаясь к быкам, как заправский матадор.
Бедная измученная девочка бросилась в укрытие.
Я окинул взглядом арену. Тела погибших в этой скачке темными кровавыми пятнами виднелись вдоль всего пути. Одно из них — совсем близко от меня — тонконогая, светло-золотая лошадь с пропоротым животом.
Но это если смотреть с одной стороны.
А с другой это была молодая женщина. С длинными, смешавшимися с пылью и грязью волосами. С обнаженной грудью, растерзанной копытами быков.
Между тем довольные трибуны ликовали. Подняв глаза, я видел живую массу. Изумленные лица, одуревшие глаза, перекошенные рты.
А потом вдруг мой взгляд во всей этой лавине выхватили детское лицо — мертвенно-бледное, с широко распахнутыми от ужаса глазами. Это был мальчишка лет двенадцати, которого восторженный папаша исступленно трепал по плечу, при этом довольно помахивая рукой мне и быкам. А может быть, мертвой девочке в десятке шагов от меня.
И в этот момент я вдруг понял корриду. Что она вовсе не про быков. Она про ненависть.
Эти черные твари, по сути, ни в чем не были виноваты передо мной. И перед кентаврами, в сущности, тоже. Но здесь и сейчас для меня они стали воплощением зла. Не в смысле тупой звериной ярости скотины, а зла глобального. Того, что царило сейчас на этом ипподроме, в этом городе, в этом мире. Того зла, что превратило кошкодевочек в рабынь, кентавров — в дичь на потеху. А бедных женщин-ящеров сделало женщинами-ящерами, и этим все сказано.
Того самого зла, что по собственной прихоти превращало людей в полуживотных, а потом обрекало этих самых полуживотных на такую жизнь, которой добрый хозяин не допустит и для животного, изначально рожденного зверем.
И я хотел это победить. Уничтожить, проломив череп, перерубить хребет и выкинуть в гнилую канаву.
Стиснув рукоять меча в пылающих от энергии ладонях, я рванулся к одному из быков, увернулся от удара, ушел в сторону — и с остервенением вонзил меч ему в брюхо.
Тот с ревом отшатнулся от меня. Стон быка смешался с жадным ликованием трибун. Похоже, им было все равно, кто именно умирает.
Второй бычара вдруг будто отрезвел и попятился.
Ну и хрен с тобой.
Подскочив к его раненому приятелю, я завел меч ему под морду. Клинок вспыхнул — от силы и гнева, что я пытался влить в него через свою руку.
И рывком рассек горло.
Бык повалился мне под ноги. Зрители возбужденно кричали.
— Давай сюда! — пытаясь переорать толпу, позвал меня Кир.
А я, тяжело переводя дыхание, все никак не мог отвести взгляда от содрогающейся черной туши передо мной.
Но потом все-таки развернулся и направился стартовому загону.
Остальные быки не обращали на меня внимания. Они собрались там, где было больше кентавров — на финише. Толкались, трубили, тыкались мордами в перекладины, будто девчонки были им медом намазаны.
Хотя кто знает, может, так оно и было? Ведь что-то заставляло их преследовать своих жертв?..
Я вошел в загон и запер его открытую сторону последним клеймом.
— Все, дело сделано… — сказал я, но никакого удовлетворения при этом не испытал.
Потому что забить быка — это слишком мало. Заказать Нергалу главу сраного ордена звероделателей — тоже ни о чем! Подумаешь — одного нашинковали, другого поставили. Ничего не поменялось. Надо было вырезать их всех нахрен! И всех популяризаторов этих сучьих развлечений! А еще лучше — собрать их всех вместе и пустить вот на такой ипподром. И стаю голодных волков пустить по следу. Пусть развлекаются!..
— Какое-то дело, может, и сделано, — проговорил Кир, махнув рукой в сторону. — Но какое-то нам еще только предстоит…
Я повернул голову туда, куда он указывал. И увидел группу вооруженных до зубов стражников, вышедших на ипподром.
Направлялись они явно к нам.
— Когда мы это переживем, я дам тебе в морду, — пообещал мне Кир. — Но сначала убью сукина единорога. Хотя на самом деле похрен, в каком порядке.
— Не возражаю, — хмуро отозвался я, все еще сжимая в руке свой меч.
Не потому, что я был согласен. А потому что прямо сейчас на это просто насрать.
Глава 23. Укрощение строптивых
Я смотрел на приближающихся стражников и понимал — надо взять себя в руки.
Да, часть меня просто жаждала выскочить им наперерез, схватить за шиворот и, развернув к трибунам, объяснить, кого из присутствующих на самом деле надо бы призвать к ответу.
Но это было возможно только в мире розовых пони, срущих радугой. Ну а здесь, в реальности, где даже единороги гадят так, что слезу вышибает, подобный номер не пройдет.
В течении пяти секунд взвесив все «за» и «против», я нехотя убрал меч в ножны.
Без вариантов.
Устроить чудеса на ипподроме с быками — это одно. А вот оказать, так сказать, сопротивление местному правоохранительному органу — уже совсем другое. Идти вразрез с законом, не имея рычагов давления на этот самый закон — это как бежать на паровоз и кричать «задавлю».
Давай, Даня. Включай режим дипломата и держи марку!
И тут в мои эпичные мысли вмешался сдавленный, грустный ослиный клич.