Боги ушли, твари остались

Несмотря на довольно доверительные отношения с друзьями, Альфред никогда не демонстрировал свои душевные переживания. Оставался вещью в себе. Многие связывали это с последствиями тяжелого ранения, которое он получил во время высадки десанта на Крит. Сам Альфред об этом никогда не рассказывал. Намёки делали девицы, с которыми он периодически пытался заняться сексом. После ранения Альфред мучился сильнейшими головными болями. Они же предательски возникали в момент наступления оргазма, от чего он просто терял сознание. Только изредка благодаря огромному количеству спиртного ему удавалось завершить половой акт. Зато на следующий день он проклинал всё на свете, мучаясь от тяжелейшего похмелья.

Геринг, обожавший выслушивать всякие сплетни, узнав об этом, стал еще теплее относиться к Альфреду, поскольку сам страдал от болезненных приступов, связанных с половой сферой.

Но никто никогда не заговаривал с Альфредом на эту тему, позволяя себе шутки только по поводу его нежелания жениться.

— Кто она?

— Так… старая знакомая.

— Я её знаю?

— Нет.

— О, таинственная незнакомка? — Бенно от удовольствия провел по губам длинными пальцами правой руки. У него был такой жест — от носа к уголку губ, выражавший эстетство и жеманство, свойственные ему. Бенно считал себя изящным художником и даже в разработку грандиозных декораций пытался вносить элементы утонченной красоты. Поэтому, хоть и носил кличку «главного жестянщика рейха», был натурой склонной к мистическому романтизму. Именно это в нём ценил фюрер. А еще он был отчаянным эротоманом. Часами мог с наслаждением рассказывать о поведении дам в его объятиях и подбивал к подобным откровениям окружающих.

Альфред на его провокации не поддавался. Их разговор прервал Генрих, подошедший в обнимку с двумя обнаженными дурнушками. На их полных, торчащих в разные стороны грудях он нарисовал жирным черным карандашом свастику и знаки СС.

— Это мои элитные отряды! — пьяно представил он. Девицы угодливо звонко расхохотались. Они обожали профессора за щедрость и ненавязчивость. Этот в отличие от Бенно редко тащил какую-нибудь из них за ширму. Его больше вдохновляла разнузданная нагота подвыпивших девиц. Сам Генрих с пошлой улыбкой объяснял, что алкоголизм победил в нём кобелизм. Если бы не дочь Хенни, периодически разгонявшая веселые компании, профессор так и жил бы в своем притоне, окруженный одалисками.

— Профессор, наш друг влюбился! — торжественно объявил Бенно.

Генрих со смехом зарылся в груди одной из девиц. Отсмеявшись, сказал с пафосом:

— О… это должна быть неземная женщина! С душой, которая… больше всего остального! — и хлопнул девицу по крутой заднице.

— Таких не бывает, — вздохнул Бенно.

Альфред с сожалением посмотрел на стареющих ловеласов. Ему нравился их плотский подход к жизни. Натуры творческие, артистичные, они разительно отличались от партикулярно вышколенных приспособленцев, составлявших окружение высших чинов рейха.

— Она есть.

— Так познакомь! — в один голос воскликнули приятели. А девушки ободряюще хихикнули.

— Возможно…

Из-за ширмы вышла еще одна девица. Она тоже была совершенно голая, но в сапогах Бенно. Подошла к Альфреду, села к нему на колени, обняла за шею.

— Милый, закончи со мной то, что не удалось этому, — кивнула в сторону Бенно.

Бенно отреагировал резво:

— Нет уж, я сам. Еще не хватало в моих сапогах давать другому. — Схватил нахалку за руку и потащил вновь за ширму.

Генрих налил всем арманьяк и с пафосом произнес:

— Мой друг, не забывай — любовь калечит, а секс лечит! Вот наше лекарство — кивнул на девушек и передал им фужеры. Те, не смущаясь своей наготы, смотрели на Альфреда с лукавым сочувствием.

Альфред встал, выпил вместе со всеми, закусил поцелуями, впился губами в девичьи груди и почувствовал, что пора ехать домой.

Глава седьмая

Бежевый опель «Олимпия» поджидал их перед входом в отель. Шофер, розовощекий толстяк, с пышными седыми усами, закрученными уголками вверх, в мундире унтер-офицера времен Первой мировой войны стоял возле машины. Меланхолично курил маленькую трубку и, казалось, готов был ждать вечность.

Аделия до последней минуты не могла решить, во что одеться. Сначала примерила вечернее платье. Но показалось претенциозно. В шифоновом летнем — слишком легкомысленно для гостей. Кофта с юбкой — очень тоскливо…

Франц терпеливо наблюдал за сменой нарядов и отреагировал только тогда, когда она появилась в белых бриджах и тонкой фланелевой курточке фисташкового цвета.

— Вот! Скромненько и со вкусом!

— Не слишком спортивно?

— Мы же за город на прогулку. — Сам он был одет в костюм колониального кроя из мелкого рыжего вельвета. Вместо галстука повязал шелковый коричневый шарф.

Аделия согласилась. Остальные наряды уложила в чемодан и вручила его со словами:

— На всякий случай.

Как только они появились в дверях отеля, шофёр-толстяк спрятал трубку в карман и поспешил к ним навстречу.

— Ульрих, — широко улыбаясь, представился он.

— Как вы нас узнали? — удивилась Аделия.

— Было сказано, фрау очень красивая и ни на кого не похожа.

Он взял чемодан из рук Франца и пошел к машине…