Богини Колизея. Любовь и кровь

— Тогда садись и рассказывай, с чем пожаловал. По лицу вижу, что ничего хорошего ждать не приходится.

Он махнул слуге, наполнившему кубок префекта водой, и тот, поклонившись, скрылся в коридоре, плотно прикрыв за собой дверь.

Север проследил за ним взглядом, а, затем, не садясь, чтобы подчеркнуть важность сообщения, проговорил, осторожно подбирая слова:

— Вы правы, у нас проблема. Похоже, Гета и Лонгин что-то замышляют. Считаю, что, в связи с этим, нам надо усилить охрану, а вам проявлять большую осторожность. Простите меня, Цезарь, но вы иногда ведете себя не очень осмотрительно. Не далее как на прошлой неделе вы пустили к себе в термы римскую чернь. Ладно бы там никого не было, но…

— В это время я там плескался в собственное удовольствие, — продолжил с мягкой улыбкой Тит, любуясь смущением друга. — Север, плебс непостоянен в своих пристрастиях, как февральская погода, и чтобы держать его в узде, надо быть… демократичным. Мне стоило больших трудов убедить своих сограждан, что хоть я и был когда-то излишне жесток, и грешу музицированием, но я не второй Нерон, в чем меня почти в лицо обвинил собственный Сенат. Я хочу остаться в памяти римлян как Отец Отечества, а не его тиран. И, кстати, кто тебе сообщил о заговоре? Я же категорически запретил всякие доносы!

— Но как иначе я узнаю, что замышляют наши милейшие сограждане? Я не могу отвечать за вашу жизнь и здоровье, если не буду знать, откуда может возникнуть опасность, тем более что вы ведете себя так неосмотрительно! Прошу прощения за резкость!

— Ну ладно, ладно… Убедил… Я выслушал все, что ты хотел мне сказать, а теперь сядь, наконец, и прекрати на меня орать. Я все-таки принцепс, а не уличный мальчишка. Хватит с меня истерик Домициана…

— Но Гета и Лонгин…

— Оставь их в покое! Не та собака кусает, которая лает, а эта парочка столько речей произнесла против меня в Сенате, что на серьезное дело у них не осталось сил. Сядь, я сказал!

С тяжелым вздохом префект претория опустился на подушки напротив императора и укоризненно посмотрел в его печальные глаза. В ответ на невысказанный упрек принцепс только махнул рукой:

— Прекрати! Я верю в судьбу, от которой не уйдешь. Единственное, чего бы мне хотелось, так это окончить свои дни так же достойно, как мой отец. Помнишь, как он перед смертью потребовал, чтобы его подняли, потому что хотел умереть стоя, как полагается правителю Римской империи? Какое мужество! Очень хочется верить, что в свое время я не посрамлю его память! А теперь давай закончим официальную часть. Могу я немного расслабиться и хотя бы на несколько минут перестать быть принцепсом, Цезарем, императором, Великим Понтификом, консулом, трибуном [59] и Отцом Отечества?

Ты сейчас не префект претория, а мой старый преданный друг. И вот как другу я хочу тебе сказать, что иногда не понимаю, ради чего все это, если я не могу позволить себе радостей, которыми обладает любой бедняк. Я управляю огромной империей, но не могу выйти побродить по родному городу без того, чтобы не вызвать в нем переполох; я владею огромным состоянием, но не могу проваляться целый день бездельничая, потому что тут же примчится милейший Пизон с огромным перечнем неотложных дел; в моем распоряжении тысячи женщин, но я не могу остаться с той единственной, которую люблю… Я скучаю по ней, Север…

— По Беренике, иудейской царице? Но ведь вы не могли поступить иначе! Рим, после Клеопатры, не желает видеть рядом с императором никаких чужестранок!

— Мог. У человека всегда есть выбор. Я мог остаться с ней, передав бразды правления Империей брату, но не пожелал этого сделать!

— Слава богам! — хмыкнул Север, у которого от одной мысли, что императором может стать коварный и лицемерный Домициан, испортилось и без того паршивое настроение.

Тит укоризненно покачал головой, задумчиво разглядывая старого друга, глаза которого за последние годы приобрели холодный блеск, а между бровями пролегла вертикальная складка.

— Север, Север… Разговаривать с тобой о любви все равно что играть на кифаре для глухого. Неужели ты действительно не имеешь сердца, как шепчутся в городе?

— Ну почему же? — опешил молодой мужчина. — Отцовский врач утверждает, что оно у меня есть, и даже вполне прилично работает, слава Асклепию! Однажды, много лет назад, мне тоже показалось, что оно у меня есть, но с той поры я повзрослел, стал префектом претория и служу своему императору.

— Прекрати! — поморщился Тит, еще больше мрачнея. — Если ты шутишь, то обижаешь меня, потому что я говорю сейчас с тобой как с братом, хотя с ним я так не говорю. А если ты так думаешь серьезно, то мне за тебя становится страшно…

Я пожертвовал любовью ради Империи, а ты ради чего облек сердце в броню? Впрочем, одна птичка мне чирикнула, что эта защита дала трещину, и я очень этому рад!

— Не знаю, о чем вы говорите!

— Не о чем, а о ком. О некой рыжей девчонке, которую ты вызволил из колодок. Мне Каризиан все рассказал, начиная с Путеол и заканчивая вашим «заговором».

— Я этому болтуну язык отрежу!

— Зря. Он очень переживает за тебя.