Богини Пушкина. От «златой весны» до «поздней осени»

Из альбома Елизаветы Ушаковой. 1829 г.

В пушкинский музей на Пречистенке в дар правнучкой Екатерины Николаевны передана шкатулка из московского дома Ушаковых. Быть может, в этой шкатулке, датированной первой четвертью XIX века, и хранились пушкинские письма?

Непостижимо – казалось бы, делалось всё, чтобы эта тайна ушла в небытие. Но она вовсе не хотела умирать, упрямо пробиваясь тонкими ростками через толщу столетий.

Есть некая удивительная закономерность: необычные находки будто сами собой свершаются к юбилейным датам. Так, в 1937-м, в столетнюю годовщину гибели поэта, пушкинисту С.Д. Коцюбинскому удалось разыскать в Крыму архив Ивана Николаевича Ушакова. И обнаружен он был в то самое время, когда вот-вот мог исчезнуть без следа. В числе рукописных документов хранились и адресованные старшему брату Ивану письма сестер Екатерины и Елизаветы.

Судьба ушаковского собрания непроста. По смерти Ивана Ушакова все семейные бумаги перешли к младшему брату Владимиру, а после его кончины в 1878 году – к сыну Григорию. (Владимир Ушаков, отец Григория, женился на крепостной – поступок по тем временам более чем смелый!) В свою очередь, его наследник – Николай Григорьевич Ушаков, внучатый племянник сестер, и стал хранителем семейных бумаг. Жил он в 1930-х годах в Симферополе и занимал скромную должность счетовода. К фамильному архиву относился весьма ревностно, благоговел перед семейными реликвиями, но отказывался показывать их кому-либо. И даже, когда просьбы нетерпеливых пушкинистов стали походить на требования, пообещал сжечь (фамильная черта!) все бумаги. Понять Николая Григорьевича можно – в те годы принадлежность к дворянскому роду отнюдь не приветствовалось: из солнечного Крыма легко можно было угодить в Заполярье или на Колыму.

Однако Коцюбинскому путём сложнейших, подчас курьезных переговоров удалось убедить владельца архива передать семейные бумаги в государственный фонд. Найденный архив был приобретен дворцом-музеем в Алупке, там и хранился. Так счастливо были спасены старые письма, словно наполненные живыми голосами.

«Барышня с Пресни»

«В Москве новостям и сплетням нет конца, она только этим и существует, не знаю, куда бы я бежала из неё и верно бы не полюбопытничала, как Лотова жена. Скажу тебе про нашего самодержавного поэта, что он влюблен (наверное, притворяется по привычке) без памяти в Гончарову меньшую. Здесь говорят, что он женится, другие даже, что женат. Но он сегодня обедал у нас, и кажется, что не имеет сего благого намерения, mais on ne peut répondre de rien (но нельзя отвечать ни за что – фр.).

Его брат Лев приехал с Кавказа и был у нас, он очень мил и любезен и кампанию сделал отлично, весь в крестах. Вот его bon mot (острота – фр.) про А. Серг., когда он его увидел бегущего на гулянье под Новинским за коляской Карсов:

Он прикован,
Очарован,
Он совсем огончарован…»

Из письма Екатерины брату И.Н. Ушакову (28 апреля 1830 г.).

Под посланием её подпись: «Барышня с Пресни».

Екатерина Ушакова. Рисунок А.С. Пушкина с подписью:

«Трудясь над образом…» (Принадлежал родственникам Е. Наумовой-Ушаковой, утрачен после 1917 года.)

В скорую свадьбу поэта не верила, пожалуй, лишь одна Екатерина. Не хотела верить. И как всё изменилось для нее за один, казалось бы, месяц. Ведь еще в марте все было по-иному. В свете судачили о скорой свадьбе Пушкина, называя невестой именно её. А князь Вяземский вполне серьёзно уверял, что «из несбыточных дел это еще самое сбыточное».

И как быстро наметился перелом – светская молва словно точнейший барометр. Уже в апреле князь Пётр делится с женой радостной новостью: на обеде у Сергея Львовича, отца поэта, пили за здоровье Пушкина-жениха!

А вот и дядюшка Василий Львович сообщает Вяземскому о грядущей свадьбе: «Александр женится. Он околдован, очарован, огончарован. Невеста его, сказывают, милая и прекрасная. Эта свадьба меня радует и должна утешить брата моего и невестку».

…И не дано было знать пресненской барышне Катеньке Ушаковой, что тем же числом, что и ее письмо к брату, было помечено и жизненно важное для Пушкина послание.

Письмо шефа корпуса жандармов и начальника III Отделения Его Императорского Величества канцелярии Александра Христофоровича Бенкендорфа с известием, что император благосклонно отнесся к «предстоящей женитьбе» поэта на Натали Гончаровой и уверением, что «никогда никакой полиции не давалось распоряжения иметь… надзор» за ним, прежде всего предназначалось будущей тёще, «маминьке Карса», опасавшейся за политическую благонадежность жениха своей Ташеньки. И надо полагать, было незамедлительно ей представлено.

Преград для свадьбы больше не существовало. Словно прорвалась некая плотина, и события понеслись стремительным потоком.