Богиня Чортичо. Про черную руку, питонцев, платье в горошек и красивую девочку из прошлого века

Зазвонил телефон. Баб Соня сняла трубку. Это звонила не мама, а баб-Сонина подружка Роня Абрамовна. Они говорили на таком языке, на котором обычно говорят, чтобы я не понимала. Он назывался «идиш». Но я уловила «сохранение» и «мейделе», – мейделе – это я. Так всегда говорила Роня Абрамовна. «Шейне мейделе»… А сохранение – ну, это, наверное, когда сохраняют что-то. Типа как мы картошку на зиму. В погреб на сохранение засыпали. Я представила, как маму запирают в погреб, там темно и холодно. Сырая картошка и морковка. Яблоки, пересыпанные упругими стружками, в ящиках. На полках банки с вареньями и компотами. А в углу бочки с капустой и огурцами-помидорами. Так? Или на идише «сохранение» значит что-то другое? Скорее всего нет, я многие слова улавливала, хотя они звучали смешно. Я попыталась распознать какие-то слова из бабушкиного разговора, но она говорила быстро и непонятно.

– Суп – до грамма. Макароны можешь съесть не все, если суп доешь, – сказала баб Соня в мою сторону, не поворачиваясь, а я удивленно подняла глаза – ну как она знала, что я приготовилась ныть, что больше не хочу?

Баб Соня закончила разговор. Обтерла телефонную трубку фартуком, водрузила ее на место.

– Ба, а что такое сохранение? – спросила я.

– Это когда сохраняют, – отрезала баб Соня, и я поняла, что дальше расспрашивать нет смысла. Не скажет. Но я все-таки попыталась.

– Как картошку?

– Что картошку? – не поняла баб Соня.

– Ну, сохраняют. Как картошку? В погребе.

– Ааа, нет, – всплеснула руками баба Соня, – мама лежит в палате, чистой, белой. Там тепло. Она отдыхает. Книжки читает, – баба Соня обняла меня и поцеловала в макушку, поправила мою растрепанную коску. – Ешь давай. Суп уже остыл.

– А меня завтра в октябрята принимать будут. Как же я пойду? – мои глаза опять были на мокром месте.

– Что значит «как пойдешь»? – переспросила баба Соня. – Так и пойдешь, а что?

– Мне белый фартук нужен. «Форма одежды – парадная» – сказала Марина Андреевна.

– Ну, будет и у тебя парадная – есть же фартук. Ты ж первого сентября ходила в белом. Он стираный, сейчас посмотрю.

Баб Соня медленно вышла из кухни, а я потихоньку подкралась к раковине. Суп вылила. Включила воду, чтобы смыть рисинки, прилипшие к раковине.

– Суп не выливай, – донеслось из комнаты.

«Ну, вот как она знает?» – в который раз удивилась я.

– Я поела, тарелку мою… – соврала я и принялась тереть тарелку.

Баб Соня вернулась в кухню с моим белым фартуком:

– Вот, чистый. Я его поглажу, на плечики повесим, а завтра наденешь. Делов-то!

«Делов-то! – хорошо ей говорить, у нее мама не в больнице. А папа не в командировке. И в октябрята ее завтра не будут принимать», – подумала я.

– Ба, когда мама позвонит?

– Скоро и позвонит. А давай-ка мы с тобой плюшек напечем, а? Маме в больницу отнесем и сами чаю с плюшками да вареньем напьемся.

– Чур я раскатываю! – обрадовалась я и полезла за скалкой.

– Ты, ты, а кто ж? Стрекоза! – улыбнулась баб Соня, доставая муку, сметану, баночку из-под меда в форме бочечки, в которой был драгоценный порошок. Ванилин. Его папа привез из какой-то командировки.

…Плюшки получились розовыми, неровными, ноздреватыми. Перед тем как поставить их в печку, баба Соня квачиком обмазала их взбитым яйцом, а я сверху присыпала сахарком, который в печке подтаял и стал коричневым. Баба Соня заварила чай. Накрыла чайник полотенцем – чтоб настоялся. Положила в вазочку варенье. Плюшки ловко сбросила с противня в плетеную корзиночку. По радио пела тетенька про дождь, я посмотрела в окно. Осень. Темнело рано, окно было сине-черным. Вместо дождя я увидела свое отражение. Нос в муке. Коса недлинная, но толстенькая, опять растрепалась. Бант съехал.

– Ба, а ты мне завтра два хвостика вместо косички сделаешь? – вспомнила я про завтрашний, очень ответственный день.

Завтра я стану октябренком. Я сползла со стула, побежала к секретеру. «Секретер» – тоже интересное слово. Секретов там никаких не было. В верхнем ящике лежали документы. Крышка секретера откидывалась, и внутри были книги, шкатулка с мамиными бусами и брошкой. Еще там была коробка с лекарствами. И мое отделение. Там лежали новые тетрадки, коробка с карандашами, запасные стержни с фиолетовыми чернилами для ручки, и отдельно, в спичечном коробке, лежала звездочка. Я ее достала и, в который раз, полюбовалась.