– Не будьте таким ханжой! Лично я с удовольствием предаюсь подобного рода упражнениям. – Эйнштейн на моих глазах размял кусочек хлеба. – Мир физики, моя дорогая госпожа Гёдель, базируется на четырех ключевых силах: электромагнетизме; слабом взаимодействии, лежащем в основе радиоактивности; сильном взаимодействии, обеспечивающем целостность материи, и… – Он бросил хлебный шарик в Паули. – Гравитации. Все тела притягиваются друг к другу. Я, конечно же, не имею в виду плотскую притягательность моего молодого друга, которая не оказывает на меня никакого влияния. И вот эта маленькая сила для физиков является больной мозолью, напоминая камень, попавший в туфлю и мешающий ходить. Мы не в состоянии определить ей ячейку в рамках системы, в которую вписываются три предыдущие силы. В то же время ее существование подтверждается на каждом шагу. Я падаю, вы падаете, каждый из нас время от времени падает с некоторой высоты. Каким-то чудом звезды на голову нам не падают. Если в двух словах, то я поддразниваю Паули из чисто спортивного интереса. Мы оба правы, и он, и я, правда не одновременно. Мы предлагаем два абсолютно верных описания мира, но он на уровне бесконечно малого, в то время как я – на уровне бесконечно большого. И в будущем надеемся объединиться и примириться в рамках стройной теории единого поля под восторженные крики толпы, которая увенчает наши головы лавровыми венками. Я работаю над этим, не покладая рук, ведь Вольфганг просто обожает цветы.
Курт, будто пропустив значительный промежуток пространства-времени, вернул разговор к предыдущей теме.
– Как бы там ни было, Принстон Расселу не нравится. В нем слишком сильны английские корни. По его словам, здание здешнего университета, выдержанное в неоготическом стиле, слепо подражает Оксфорду.
– Что ни говорите, но в чем-то он прав! А вы, Адель, как вам Принстон?
– Я очень скучаю по Вене. Принстон такой провинциальный. А его жители из-за акцента смотрят на меня косо.
– Атом и то проще расщепить, чем искоренить предрассудки. Они дошли до того, что арестовали сына моего друга Макса фон Лауэ, когда он отправился в поход на яхте. Заподозрили, что он подавал сигналы вражеской подводной лодке! Кто-то донес на него, опять же из-за немецкого акцента.
– Моя жена отказывается посещать курсы английского.
– У меня на это нет времени.
– Если бы ты не отказалась от прислуги, его у тебя было бы достаточно.
Я ничего не ответила. Мне пришлось распрощаться со служанкой, заподозрив ее в краже. Хотя если быть откровенной до конца, для меня была недопустима сама мысль о том, чтобы кто-то был у меня в услужении и выполнял приказания. Но я стеснялась сказать об этом гостям, понимая, что они воспримут это как проявление пролетарских инстинктов.
– Вы ни минуты не сидите на месте. Без конца меняете квартиры, съезжая с одной и перебираясь в другую.
– Курту хочется жить ближе к Институту. Теперь от нас до вокзала всего пара шагов. Эту квартиру Курт выбрал по той простой причине, что ее окна выходят на две стороны и ее можно хорошо проветривать.
– Я, кажется, понял! Послушайте, Гёдель, даже я и то сейчас замерз. Закройте окна!
Муж неохотно встал.
– Как вы проводите свои дни?
– Занимаюсь уборкой, хожу в кино, готовлю Курту блюда, к которым он даже не притрагивается. Вяжу, а затем отдаю свое рукоделие в Общество Красного Креста.
– Вносите свой вклад в борьбу с врагом.
– Незначительный. Я стараюсь занять руки, чтобы меньше думать.
Паули, в свою очередь, тоже принялся скатывать хлебный шарик. Гостям стало скучно.
– Не переживайте, эта проклятая война близится к концу. В сентябре войска союзников вошли в Германию. Теперь это вопрос самое большее нескольких месяцев.
– Нам только и остается, что ждать. Может, нам тоже что-нибудь связать, мой дорогой Гёдель?
– Я предпочитаю заниматься своим делом, герр Эйнштейн.
Наш венский гость улыбнулся: у него в голове, как и у меня, родился образ логика, сражающегося с вязальными спицами.
– Отказываться от двух таких умов, как вы, только потому, что у вас немецкие паспорта, – сущий идиотизм!
– Как это? Они что, подозревают герра Эйнштейна в шпионаже в пользу нацистов?
– Моя дорогая миссис Гёдель, Министерство обороны считает меня социалистом, а то и коммунистом, что в их глазах представляет собой что-то вроде заразной болезни. Проявляя небывалое великодушие, они разрешили мне произвести баллистические расчеты для военно-морского флота – на пару с моим старым другом Гамовым.
Муж в ужасе закатил глаза.
– Вам следовало бы поменьше об этом говорить, герр Эйнштейн. За нами наверняка следят.
– Ну и что? Пусть следят! Я продал на аукционе первоначальную рукопись специальной теории относительности. И принес им шесть миллионов долларов! Гитлер ненавидит меня больше собственной матери. Я лично написал Рузвельту и сообщил о настоятельной необходимости проведения исследований в ядерной сфере. А теперь они взялись меня подозревать? Какая ирония!
– Говорите тише!
– А что они мне сделают, Гёдель?
– Вас могут похитить вражеские агенты.