Богиня маленьких побед

Я была счастлива принимать дома таких красавцев и представителей бомонда! А с герром Эйнштейном совершенно не боялась своего скверного английского: он и сам говорил на нем с жутким акцентом. Я даже подозревала, что Альберт преднамеренно коверкал произношение. В те времена я знала его еще мало, но чувствовала себя в компании с ним непринужденно: он никогда не ставил себя выше собеседников. Этот величайший ученый абсолютно одинаково – простодушно или с веселым безразличием – слушал и правителей этого мира, и университетских уборщиц. После нашего приезда в Принстон они с Куртом сблизились. Прохожие то и дело оборачивались при виде этой странной парочки – причиной тому была не только огромная популярность физика. Это были Бастер Китон и Граучо Маркс[65]; луна и солнце; молчун и обаятельный покоритель сердец. Мой муж напомаживал волосы и сохранял верность безупречным костюмам; Альберт же всегда выглядел так, будто только что встал с постели, где проспал ночь, не снимая с себя одежды. Порога парикмахерской этот человек не переступал со времен Аншлюса. Разговоры во время их долгих совместных прогулок сопровождались то взрывным смехом физика, то сдержанным хихиканьем моего мужа. Эйнштейн окружил Курта поистине отеческим вниманием и заботой, восхищался его работами и, скорее всего, был счастлив найти в нем товарища, на которого аура полубога, окружавшая Альберта, не оказала никакого влияния. С ним Эйнштейн чувствовал себя обыкновенным ученым, а не лицом с плаката. Наделенный огромным запасом жизненной энергии, физик прекрасно ощущал хрупкость моего супруга. Не исключено, что он, в той или иной степени, видел в нем своего младшего сына Эдуарда, который в возрасте двадцати лет замкнулся в порочном круге шизофренического ада. Я конечно же не входила в круг его близких друзей, но осознание того, что с подобной знаменитостью был на короткой ноге Курт, вносило в мою душу успокоение и подчеркивало в период нашего изгнания его высокий научный потенциал.

– Вон они! Узнаю взлохмаченные волосы герра Эйнштейна. Боже мой, как же ему, должно быть, холодно! Ведь он, бедолага, едва одет.

Я выглянула в окно и узнала на улице силуэт ученого, уже успевший стать легендарным. В шестьдесят пять лет у него была упругая походка молодого человека. Он хоть и набросил на себя легкое пальто, наверняка по настоянию своего верного секретаря Элен Дюкас, но по привычке не позаботился о том, чтобы надеть носки. Паули, чей просторный плащ рисовал в выгодном свете фигуру цветущего сорокалетнего мужчины, шагал с высоко поднятой лысой головой. Все знали, что оба физика отличаются завидным аппетитом, который я намеревалась в полной мере удовлетворить. Из-за стола миссис Гёдель встают только с набитым до отказа желудком!

– Ты очень всех обяжешь, если закроешь окна. Пойду поставлю в духовку суфле.

Я на мгновение задержалась перед зеркалом в спальне. Волосы отросли, я их слегка завивала и приподнимала с одной стороны с помощью заколок. Одной из первых моих больших покупок стала швейная машинка. Для торжественных случаев я сшила себе платье из кремовой шерсти, стянутое на поясе рядом небольших перламутровых пуговиц. Рукава с напуском скрывали кожу рук, на которой уже стали появляться складки – первые признаки дряблости. Я немного пригладила волосы на висках. Не считая нескольких морщинок у глаз, время меня пощадило; для своего возраста я выглядела весьма соблазнительно. Я поправила боевой лифчик, еще больше припудрила родимое пятно, подкрасила губы красной помадой и несколько раз их сжала, чтобы она ровнее легла. Курта производимый мною шум раздражал. В этот вечер у него было полное право придираться ко мне по пустякам! Я была так рада принимать в доме гостей. В Принстоне, вдали от родных, мне было очень одиноко. Из-за этой нескончаемой войны у меня от них не было никаких известий, и я попросту запретила себе об этом думать. «От беспокойства появляются морщинки», – говорила моя мать. Будто их на моем лице в последние годы стало меньше! Решительным резким жестом я закрыла тюбик с красной помадой.

А полчаса спустя поставила на стол опавшее суфле:

– Это катастрофа! Оно в жизни не получалось у меня так плохо.

Вольфганг Паули покачал своей страшной черепашьей головой, у Курта незаметно приподнялись уголки рта. Что касается герра Эйнштейна, то он разразился громовым хохотом, от которого всколыхнулось пламя свечей:

– Вы здесь ни при чем, Адель. Говоря по правде, вы предоставили нам научное доказательство! Мы как раз говорили об «эффекте Паули». Элементарного присутствия нашего друга в лаборатории вполне достаточно для того, чтобы опыт не удался. Он оказывает влияние на все, даже на вашу кухню! Вам, моя дорогая миссис Гёдель, не надо было углубляться в эту французскую органику. Дайте мне доброй немецкой пищи!

– Я приготовлю вам венский шницель[66].

– А вот эта инициатива достойна всяческих похвал.

С побитым видом я вновь поплелась на кухню. А мне так хотелось впечатлить наших гостей!