Богиня маленьких побед

– Милое мое дитя, если на свете и есть сфера, где я вижу людей насквозь, то это область состояний души. Так что давайте без надуманных предлогов! В чем причина вашего столь повышенного интереса к биографии моего мужа? Отвечайте, не стыдитесь. Вы уже легли, представьте, что это сеанс у психотерапевта.

– А вы в этой сфере дипломированный специалист?

– Нет, но я училась у первоисточника. Венская специфика, знаете ли.

– Этого так сразу не объяснишь.

– Я знаю. Однако в каждом языке для этого есть подходящие слова. Меланхолия, тоска, сплин, хандра. Целый интернационал печали.

Пожилая дама теребила пальцем сладости, оставленные непрошеными гостями. Энн вздрогнула от отвращения.

– За этой отвратительной тварью я гонялась всю жизнь. Она никогда не исчезала надолго. Для Курта тревога представляла собой что-то вроде движителя. Борьба была неравной и тщетной, но я все равно от нее не отказывалась. Сегодня у вас есть целый арсенал химии. Ни одна живая душа не в состоянии прожить без таблеток от сердца или печени. Но почему тогда нет пилюль от души? Съешьте еще один! Поплакать желания нет? Я чувствую себя не в своей тарелке, когда в моем присутствии начинают лить слезы.

Энн надкусила пирожное, стараясь отделаться от навязчивого образа ногтя, ковыряющегося в креме.

– Меня ведь тоска тоже не обошла стороной.

– Я думала, что вас, Адель, ничем не прошибешь.

– Не поддаваться собственному мрачному настроению было не так трудно. Но не утонуть в скорбной пучине депрессии Курта для меня стало настоящей войной, не прекращавшейся ни на мгновение! Порой я вставала, не имея сил прожить не то что наступивший день, но даже следующий час. А потом… улыбка на его лице. Солнечный лучик на скатерти. Оказия надеть новое платье. И тогда мой раздробленный мир вновь собирался воедино. Каждая минута страданий сменялась надеждой на радость. Будто пустота, прочерченная пунктиром… Глядите-ка! Я уже перешла на поэзию! Ваше присутствие превращает меня в какую-то институтку.

– Скажите, а математики по сравнению с нами более ранимы?

Адель съела небольшой кусочек и оттолкнула тарелку с пирожными, чтобы к ней не мог дотянуться грех ее чревоугодия.

– С тех высот, где они вращаются, падение кажется более головокружительным, нежели с точки зрения простых смертных. Люди обожают истории о сумасшедших ученых. На их фоне они приходят к выводу, что гениальность имеет и обратную сторону. Любишь кататься – люби и саночки возить. Если взлетаешь вверх, то непременно сверзишься и вниз.

– Жизнь – это уравнение. Где-то приобретаешь, а где-то и теряешь.

– Элементарное чувство вины, красавица моя. Я не верю в идею космической гармонии или кармы. Ничего предначертанного в мире нет, человек сам должен вершить свою судьбу.

– Мне бы ваш оптимизм.

– В Принстоне обретался один тип. Джон Нэш[63]. Тоже гениальный математик. Преподавательскую работу он не вел, но в здании Института все же появлялся. Его прозвали «библиотечным призраком». Я несколько раз сталкивалась с ним, когда он бродил по коридорам в своем мятом костюме. В 50-х годах сделал блестящую карьеру, но в один прекрасный день не выдержал и взорвался. Существенную часть жизни провел то в больнице, то под электрошоком. По последним сведениям, недавно вновь приступил к работе. Ему удалось победить своих демонов.

– А в случае с вашим мужем вы надеялись на подобное искупление?

Адель на мгновение застыла в нерешительности, но молодая женщина проявила настойчивость.

– В отличие от Нэша, Курт никогда не страдал шизофренией. Врачи поставили ему диагноз «параноидальный психоз». Математика, с одной стороны, его губила, с другой – спасала от тоски. Мысленные усилия позволяли ему не распадаться на отдельные части. Он пользовался исключительно умом, напрочь забывая о теле. Наука для него была одновременно топливом и ядом. Он не мог прожить ни с ней, ни без нее, а если бы прекратил свои исследования, это лишь приблизило бы его конец.

Энн подняла отяжелевшие руки, чтобы почесать голову. И почувствовала, что распущенные волосы совсем спутались. Адель покопалась в прикроватной тумбочке и воинственно взмахнула в воздухе расческой:

– О гигиене не беспокойтесь. Я никогда ею не пользуюсь.

Прикасаясь к коже, твердые зубья гребешка приводили Энн в восхищение. Ей удалось немного расслабиться. Она не помнила, чтобы ее причесывала мать, но воспоминания о косах, терпеливо заплетаемых няней Адамсов Эрнестиной, возродило в душе молодой женщины чувство вины. Она уже давно не заходила к Тине, хотя та жила от нее всего в двух шагах.

– У вас такие замечательные волосы. Как жаль, что вы прячете их под шиньонами старой девы! Вы весьма милы, но совершенно не знаете себе цену.

Энн напряглась:

– Мне наплевать на то, красива я или нет. Обольстить мужчину – с этим у меня проблем никогда не было. Меня беспокоит лишь то, что в этой жизни я только то и делаю, что кого-то обольщаю.

– А вам хотелось бы от этого отказаться? Но почему, великие боги?

– А вы? От чего отказались вы?

От грубого прикосновения гребня Энн стало неприятно, и она скривилась от боли.