– Это доказательство недвусмысленно скажет мне, существует ли божественный порядок, божественная модель. Сообщит, на что я трачу жизнь – на понимание ее языка или же на жонглирование числами в полном одиночестве посреди пустыни. Оно позволит сделать вывод о том, есть ли во всем этом хоть какой-то смысл.
От крика Курта стая чаек взмыла в воздух. Я положила ему на плечи руки, чтобы успокоить. Он оттолкнул меня.
Я подобрала одеяло, сложила его и стала ждать, когда он сменит гнев на милость.
– Пойдем, я замерзла.
Мы молча двинулись обратно. Уже подходя к гостинице, я решилась нарушить тягостное молчание:
– Может, это из-за одиночества? Если бы мы были в Вене…
– Адель, в Принстоне есть все, что мне нужно.
– Но мы когда-нибудь вернемся?
– А какой в этом прок? Лично я его не вижу.
Я задала вопрос, страшась услышать на него ответ. Но даже сегодня убеждена, что Курт оставил в Вене частичку души. Он покинул знакомую почву, плодородную и тучную от многочисленных знакомств, и незабываемую атмосферу кафе, в которых встречались музыканты, философы и писатели. В Принстоне бок о бок с ним работали величайшие математики, но он держался особняком. И без конца кружил в рамках своей замкнутой системы. Захваченная полем его притяжения, я тоже пыталась отыскать смысл в этом нескончаемом танце. В Принстон мы вернулись разочарованные: я – этой непонятной жизнью «наполовину», он – частичным доказательством, по его меркам недостаточно элегантным, чтобы быть опубликованным. В том отеле, в Блю Хилл, он сказал: «У меня проблемы». Это было началом новой ведомости – списка поражений и неудач. Курт заботился о том, чтобы оградить себя от других, но, когда столкнулся с пределами собственных возможностей, оказалось, что от этого у него иммунитета нет. Тем летом 1942 года он разочаровался в себе, я – в себе, а мы – в нас обоих. Два существа, но три варианта: жизнь с близким человеком учит нас вести счет обманутым надеждам.
27
Энн сидела в коридоре и терпеливо ждала,
пока Адель под руководством медсестры проходила положенные ей процедуры. Чтобы одолеть скуку, она закрыла глаза и на слух пыталась определить, кто каждый раз скрывается за звуком шагов – отрывистым стаккато каблучков персонала, жалобным резиновым скрипом больничных башмаков и тихим шелестом домашних тапочек.Перед тем как войти в комнату, она заправила блузку, выбившуюся из-под твидовой юбки и болтавшуюся над бедрами. Так вела себя почти вся ее одежда. Миссис Гёдель, зарывшись в ворох простыней, по всей видимости, пребывала не в лучшем расположении духа. Контраст с возбужденностью, охватившей ее во время предыдущего визита, был просто разительный. Энн предпочла увидеть в этом признак того, что Адель стало лучше. В ночной рубашке в цветочек, с пестрым платком на шее и проницательным взором пожилая дама походила на свирепую цыганку. А куда подевался ее тюрбан? Кто-то явно решил отправить его в чистку. Если, конечно, она сама не забыла его в шкафу.
Молодой женщине пришлось выпустить из рук сумку и сесть: ноги ее дрожали. Беспокойство за миссис Гёдель добило ее окончательно. Она даже не помнила, как доехала до «Пайн Ран».
– У вас премилые круги под глазами, радость моя. Длительные визиты в это преддверие кладбища не идут вам на пользу. На мой взгляд, вы худеете на глазах. Я позову медсестру, пусть измерит вам давление.
Энн вскочила. Слишком стремительно, у нее закружилась голова. На глаза опустилась черная пелена. Послышался чей-то далекий голос. А потом – ничего.
– Только этого нам еще не хватало.
Очнулась она на кровати миссис Гёдель. Ноги приподняты, на лбу холодный компресс. Энн узнала лавандовый аромат одеколона миссис Гёдель. Пожилая дама, закутавшись в свой бессменный, поношенный халат, сидела рядом. Она похлопала молодую женщину по руке: «Играем в красавиц в интересном положении?» Энн попыталась встать, но Адель властным жестом запретила ей это делать. В дверь просунулся нос Глэдис, которую сопровождал целый эскадрон восьмидесятилетних старух. Адель повернула к ним голову и угрожающе рыкнула:
– Что это вы здесь столпились? Ей нужен покой.
Они смущенно ушли, не забыв оставить подношение в виде разнообразных сладостей. Адель запихнула молодой женщине в рот пирожное:
– Время от времени заставляйте себя съесть приличный обед или ужин. И забудьте о той отраве, которая продается в автоматах! Если бы я была дома, то приготовила бы вам парочку шницелей.
Энн затошнило, но она все же заставила себя прожевать еду.
– Наряду с избранием этого престарелого фата на должность президента, вы для них стали аттракционом дня. Теперь они будут судачить об этом как минимум две недели.
– Стало быть, вы не республиканка.
– Я предпочитаю верить не в идеи, а в людей. Рейган не внушает мне доверия. У него слишком много зубов. И волос тоже.
Молодая женщина с трудом проглотила кусок. Адель протянула ей стакан воды:
– Послушайте, радость моя, вы, часом, не решили впасть в депрессию?
– У Картера зубов было еще больше, так что это не критерий.