Богиня маленьких побед

Его последнее назначение позволило нам вздохнуть немного свободнее. ИПИ наконец предоставил ему постоянное место с окладом в шесть тысяч долларов[77]. Таким образом, теперь ему была гарантирована пенсия: 1500 долларов в случае проблем со здоровьем или инвалидности. Мы могли ухватиться за этот спасательный круг, хотя подобное благополучие представлялось весьма относительным: в 1946 году молоко стоило 70 центов за галлон, а почтовая марка 3 цента. Пенсия в первую очередь свидетельствовала об их опасениях за его способность продолжать работу в долгосрочной перспективе. Отсутствие профессорского титула подходило ему как нельзя лучше.

– Моргенстерн полагает, что тебе неплохо возобновить учебу. В мое отсутствие ты вообще ни с кем не будешь видеться.

– Я этим займусь, Адель. Не волнуйтесь. Я уже достаточно большой и могу сам о себе позаботиться!

Мы с Альбертом обменялись понимающими взглядами. Он улыбнулся, чтобы немного меня утешить.

– Пойдемте! Меня ждет письмо, на которое я давным-давно должен был ответить, а эта злосчастная журналистка лишит меня сиесты. Может, до ужина мне и удастся найти хоть немного времени для занятий физикой!

Мы быстрым шагом пошли по Мерсер-стрит. Было самое начало осени, день стоял теплый, и прогулка доставляла огромное удовольствие. Они ходили этой дорогой каждый день, в один и тот же час. То, что начиналось как банальные отношения между блестящими коллегами по работе, за четыре года превратилось в дружбу – насколько рутинную, настолько и необходимую. Курт вставал поздно, мерил температуру и записывал ее в небольшой блокнот. Проглатывал целую горсть таблеток, выпивал чашечку кофе и чистил костюм. Затем наводил блеск на обуви и, наконец, одевался, чтобы в точно назначенное время предстать у двери герра Эйнштейна. Домой они возвращались вместе, иногда обедали, чаще всего после традиционного чайного часа в Институте. К этому протоколу я относилась с уважением: он отшлифовывал острые углы хрупкой психики Курта.

Под нашими ногами шуршал толстый рыжий ковер, покрывавший собой весь тротуар. Принстон – осенний город, в таком хорошо совершать прогулки после обильного обеда или ужина. Мужчины молчали, мое присутствие не позволяло им предаваться привычной интеллектуальной эквилибристике. Снисходительный Альберт взял на себя труд приобщить меня к их беседе:

– Ну что, Адель, страх прошел? Волнения остались позади? Поедем опять кататься на лодке?

– При всем моем к вам уважении, герр Эйнштейн… ни за что на свете! Я так перепугалась!

– При вашей-то храбрости?

– Да, я женщина смелая, но не самоубийца – плавать не умею.

– Я тоже. Прогуляться по небольшому симпатичному озеру – далеко не то же самое, что обогнуть мыс Горн!

В минувшее воскресенье мы согласились совершить прогулку на лодке. До этого я слышала множество историй о том, как челнок с ученым на борту переворачивался. Муж хоть и не хотел никуда ехать, но отказаться все же не осмелился. Успокоенные безмятежным видом озера, мы поднялись на борт и заняли свои места. Между мужчинами тут же завязался оживленный разговор. От тихой воды я расслабилась и подставила лицо кротким лучам теплого сентябрьского солнца. И вдруг через полудрему заметила какую-то тень: на нас во весь опор неслась какая-то лодка. Альберт, казалось, ее даже не замечал. Я завопила: «Achtung!» Эйнштейн изменил курс лишь в самый последний момент. Курт побледнел и схватился за планширь, его старший товарищ хохотал, как ребенок.

– Вечером после этого инцидента у меня страшно разыгралась язва. В связи с этим Адель сегодня намеревается пополнить мой запас магнезийного молока. У меня его почти не осталось.

– Да? Право же, у меня такое ощущение, что ты принимаешь из него ванны!

– Гёдель, вместо того чтобы заниматься самолечением, сходите лучше к врачу.

– В большинстве своем доктора некомпетентны. Не беспокойтесь, у меня все под контролем.

Герр Эйнштейн похлопал его по плечу:

– Дайте себе передышку, друг мой! Съездите в отпуск вместе с Адель! Она в этом тоже ох как нуждается.

– Я не могу бросить дела.

– У каждого дел по горло. Тело вопит о помощи, но мозг отказывается это признавать.

– Вам этого не понять, ведь вы, герр Эйнштейн, человек нерушимый.

– Думаете, я через это не проходил! После расставания с Милевой, моей первой женой, я меньше чем за год написал десять статей, книгу и потерял двадцать пять килограмм. Мне было очень плохо. Казалось, что у меня язва, а может, даже рак! А оказалось – просто переутомился. Немного отдыха, хороший врач, достойный повар, и жизнь снова вступила в свои права!

С нами поравнялась элегантная молодая женщина в приталенном костюме, фетровой шляпе с перьями и белых перчатках. Узнав нашего прославленного слугу науки, она улыбнулась и пошла дальше, покачивая бедрами. Мужчины обернулись и одобрительно посмотрели ей вслед. Я слегка шлепнула Курта сумочкой, герр Эйнштейн засмеялся:

– Жизнь вступает в свои права, а жена рубит на голове дрова.