Богиня мётел

Пока дышать умеют те, кто дорог,
и совпадают отраженья их,
 я буду верить в честность разговоров,
на тет-а-тет выдергивая стих
неправильный, с ободранной спиною,
с побитыми  костяшками руки,

С полуденным, невыносимым зноем
в сачке у детства спят громовики,
размазаны пыльцою  махаоны
на пожелтевших  сказках и мечтах,
и буквы тихо между перепонок
о чем-то  мной непонятом шуршат,

Подмигивает выбитое солнце
в фонарике безглазом и…
молчи,
лежит на дне  в засыпанном колодце
с мизинчика колечко  девочки.

Реквизит

мне сегодня хочется бузить,
бить посуду, целовать собаку,
весь перелопатить реквизит,
в сундуки запрятанный со страху,

обойти периметр годов,
в каждый угол вставить наказание,
формами неправильными слов
обозначить в нелюбви признание.

наломать букет  из молодых
веток и беспочвенно  беспочечных,
повтыкать в обломки без воды,
чтобы не испортились  листочками.

разобрать на камушки камин,
всю золу  – в глаза,  как пыль обычную,
высыпать безветрию  руин,
выдохнуть  неискренне и сбивчиво,

так , о самой пошлой ерунде,
ради звука, а не содержания,
ррраз! – и  в задымлённом сентябре …
и зима …  «ранимая и ранняя».

Тулья

зиму встречали с равнодушием наркомана,
под завязку набитого дурью,
сиамские близнецы – мой взгляд с экраном,
голова стала шляпной тулью.

блюдце под чашкой, как под ложечкой, отсосали
да забыли выстирать губы,
испорченность  позолоты сусальной
ранками на молочном зубе,