Богиня мудрости и стратегии (СИ)

— В смысле? — не понял он, снова играясь пальцами с ее кожей.

— Ну… Я вроде прошла спартанскую подготовку, — пожала плечами она. — Щекотка мне не страшна…

— Серьезно? — выгнул брови Хеймдалль. — Прям совсем?

— Прям совсем, — кивнула девушка, застенчиво улыбаясь.

Пока он думал, что еще сделать и как выйти из этой странно-неловкой ситуации, что-то привлекло ее внимание. София протянула руку к его лицу, и он поддался ее ласке, довольный возможным раскладом, однако она провела рукой по его щеке и остановилась прямо напротив правой брови. Аккуратно подцепив что-то пальцами, она отняла руку от его лица, показывая на указательном пальце божью коровку. Улыбнувшись этому открытию, она повернула голову в сторону, протягивая туда руку и отпуская насекомое на ближайший листок.

— Думаю тебе больше понравиться здесь, а не на лице этого аса, — любовно проговорила она… разговаривая с божьей коровкой? — Он был бы зол, ведь его прекрасное лицо не для того, чтобы на нем сидели всякие букашки, — сложила она губы, видимо парадируя его голос.

— Не похоже, — хмыкнул он, наблюдая за ней.

В голове родился план действий, и он коварно улыбнулся, сталкиваясь с ней взглядами. Переместив руки на ее бедра, он подцепил ткань рубахи, радуясь, что она сняла после возвращения свою стальную броню, в которой сверкала на тренировке. София удивленно выдохнула, распахивая глаза.

— Хеймдалль…

— Мое лицо и правда не для сидения букашек… Но вот ты…

Девушка замерла, не особо понимая, что он имеет ввиду. Хеймдалль победно улыбнулся ее наивности и такой милой непонятливости. Его куколка была такой невинной, такой скованной во многих смыслах, почти что целомудренной. Что возбуждало его еще больше.

— Я не понимаю… — выдохнула она, когда он задрал рубаху, проводя пальцами по ее коже и снова сталкиваясь с этими бинтами на груди. — Хеймдалль… А если кто-то…

— Обнаружит нас здесь? — закончил он за нее. — Что ж… — парень хитро улыбнулся. — Ему придется краснеть от того, что он увидит…

— Но… — он не дал ей сказать, затыкая рот поцелуем.

— А еще кому-то надо быть потише… — прошептал он в самое ее ушко, кусая за мочку. — Подними-ка попку, куколка, с тебя надо стянуть эти жутко неудобные бриджи… — она беспрекословно выполняла его приказы, завороженная его голосом. — Может быть тебе стоит почаще ходить в платьях? Тогда у меня бы был постоянный доступ к тебе… Я бы мог брать тебя в разного рода закутках, чуланах…

— Ах! — простонала она, краснея и сжимая ножки, когда он провел руко по ее промежности.

— Раздвинь ножки, дорогая, — шептал он, целуя шею девушки. — И ты должна быть тише, помнишь? — спроисл хитро он, поднимая взгляд на ее лицо.

Красная София, с затуманенными серыми глазами, открытыми пухлыми губками и такой мольбой во взгляде. Кажется, он готов видеть это всю оставшуюся жизнь, сколько бы ему не было предначертано. Он оставил мимолетный поцелуй на ее губах, ловя выдохи и запуская руки к ее нежному и уже мокрому бутону.

Он не разрывал зрительного контакта, когда мягко опускался ниже, оставляя поцелую на груди сквозь все эти бинты, на животе, после на косточках таза. Она задыхалась, возмущенная его действиями. В голове слышались глухие отзвуки ее мыслей: «Что он делает? Это неправильно! Нет!».

— Не сдвигай ножки, — настаивал он, останавливаясь прямо напротив выбритого лобка и упираясь руками в ее колени, разводя их сильнее.

— Хеймдалль! Это… так не… — он не обращал внимание на ее несвязные слова и мысли, увлеченный ее терпким запахом.

В голове пульсировала одна единственная такая собственническая мысль, что ее никто до него не пробовал, что она только его, что только ему позволяет такое делать, что несмотря на всю серьезность и подготовку в плане тренировок и боя, она остается такой для него, такой невероятно застенчивой, невинной, нежной…

Оставив первый поцелуй на ее половых губках, он ощутил, как содрогнулось ее тело, и она постаралась отодвинуться, закрываясь. Однако он просунул руку под ее тело, удерживая за попку и притягивая к себе ближе, начиная атаку языком. Девушка под его ласками изгибалась и сладко стонала, пытаясь сопротивляться, но в конечном итоге иногда толкаясь к нему ближе. Хеймдалль победно улыбался, наслаждаясь вакуумом ее мыслей в своей голове и невероятным спектром эмоций. Сам он исправно вылизывал ее складочки, задевая чувственный бугорок, слыша одобрительные стоны сверху.

— Детка, — говорил он прямо в ее промежность, обдувая дыханием и вибрируя тембром голоса, — не забывай о тишине…

Однако она его наверное не слышала, либо же не могла себя контролировать, потому что продолжала также стонать и вздыхать. Он решил, что и сам так долго не выдержит, и приставил палец к колечку ее мышц. Ее опять тряхнуло, и она вспомнила о сопротивлении, но уже таком слабом, продиктованным ее моральными нормами, а после снова расслабилась, поддаваясь его ласкам и выдыхая его имя.