В последний день своего пребывания в Калифорнии Ростен вдвоем с Мэрилин сели в лимузин и поехали в художественную галерею. Внимание Мэрилин привлекла одна работа Родена. Это была бронзовая копия, изображавшая обнимающихся мужчину и женщину, — мужчина был плотоядно агрессивен, а женщина покорна. «Посмотри на них, — промолвила Мэрилин, — как красиво. Он делает ей больно, но в то же время он хочет любить ее». Она тут же купила эту статую, заплатив более тысячи долларов. Актриса сгорала от нетерпения, желая побыстрее показать свое приобретение доктору Гринсону. Но то, что произошло дальше, встревожило как Ростена, так и психиатра.
Гринсон сказал, что, на его взгляд, статуя поразительна. Мэрилин, не удовлетворенная таким ответом, водила по ней руками. «Что это значит? — допытывалась она. — Он что, владеет ею или это только видимость? А это что? Похоже на пенис». Казалось, что голос ее вот-вот сорвется. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что предмет, заинтересовавший ее, не был пенисом, но Мэрилин не унималась: «Как вы думаете, доктор? Что это значит?»
Ростен чувствовал, что Мэрилин хотела получить ответы на вопросы, на которые не было ответа, — как можно почувствовать любовную нежность, как распознать Жестокость и защититься от нее? «Правда состояла в том, — заключил он, — что она теряла себя».
Ростен ничего не знал о запутанных отношениях Мэрилин с братьями Кеннеди, не подозревал о существовании электронных «жучков», установленных в ее доме, не знал, какие темные силы окружали ее. Друг-репортер Сидней Сколски с ее слов уже знал о связи с президентом. Она регулярно звонила ему в конце каждой недели. Сколски сразу же почувствовал неблагополучную атмосферу и разрешал дочери по параллельному телефону послушать разговор.
«Она была потеряна, — размышлял позже Сколски, — человек, карабкающийся вверх, дитя природы. Чем выше она поднималась, тем потеряннее становилась. Как леопард в хемингуэевских "Снегах Килиманджаро"».
Глава 39
В разгар всей этой неразберихи Мэрилин предстояли съемки в кино, которым предшествовала беседа в гостиной отеля «Беверли Хиллз». Заказав три бутылки шампанского, Мэрилин вела разговор с Наннели Джонсоном, написавшим сценарии к двум предыдущим фильмам Мэрилин. Теперь они толковали о картине «Так больше нельзя». Киностудия «XX век—Фокс» настаивала на участии актрисы в этой картине, и доктор Гринсон надеялся, что она поможет его пациентке отвлечься.
Мэрилин на фильм, представлявший собою перепев старой комедии 1939 года «Моя любимая жена», больших надежд не возлагала. Это была история женщины, много лет считавшейся умершей, которая возвращается домой в день, когда ее муж решает жениться во второй раз. Студия полагала, что сумеет убедить актрису и что картина получится удачной. Для работы над ней продюсером был приглашен Генри Уэйнстейн — друг доктора Гринсона, — а в качестве сценариста — Джонсон. Хоть Мэрилин и принимала близко к сердцу известие о женитьбе своего бывшего мужа, Артура Миллера, но шампанское делало свое дело.
«За последние пару лет она сильно сдала, — вспоминал Джонсон. — Она была убеждена, что в этот год сможет обрести прежнюю форму». Когда сценарий был закончен и он уезжал из Калифорнии, Мэрилин, нарушив свой распорядок, встала рано утром проводить его. В гостиничный номер Джонсона пробралась, сказав портье, что она проститутка. Потом, «паря от счастья», отвезла сценариста в аэропорт. Но, как только он уехал, всё опять пошло наперекосяк.
Мэрилин с большим уважением относилась к своему режиссеру, великому Джорджу Кьюкору, с которым они сделали фильм «Займемся любовью». Однако, когда начали обсуждать сценарий, от былого пиетета не осталось и следа. Кьюкор считал, что сценарий еще не совсем готов, и в начале апреля, за две недели до съемок, он попросил другого автора переписать его заново. Такое решение режиссера вызвало панику у Мэрилин, а ее друга Наннели Джонсона не было рядом, чтобы протянуть руку помощи.
Картина «Так больше нельзя» была обречена с самого начала. Ее постигла беда, несоизмеримая со страхом и причудами звезды. Киностудия «XX век—Фокс» была в состоянии агонии от финансового убытка, нанесенного ей другой звездой и другой картиной, снимавшейся на другом конце света, в Риме. Речь идет об Элизабет Тейлор и ее «Клеопатре». За год киностудия потеряла 22 миллиона долларов, а новый фильм с участием Монро обещал быть прибыльным. Эта звезда досталась им дешево — по старому контракту от 1955 года, заключенному со студией Милтоном Грином, Монро должна была получить лишь 100000 долларов. На сей раз Мэрилин могла бы окончательно развязаться со своими договорными обязательствами. Но никто не получил то, на что рассчитывал.