Банни Гардел, который гримировал Мэрилин на съемках многих картин, знал ее с первого появления на «Фоксе». В начале пятидесятых, вспоминает Гардел, «она приходила в гримуборную с полиэтиленовым пакетом — столько лекарств в одной сумке вы никогда не видели. Там были стимулянты и депрессанты, витамины и Бог знает что».
В сентябре 1953 года совершила самоубийство, приняв слишком большую дозу барбитуратов, Грейс Мак-Ки, бывшая опекунша Мэрилин, которая больше, чем кто бы то ни было, заменяла ей в детстве мать. Не исключено, что Мэрилин так и не узнала о подлинной причине кончины близкого ей человека, так как свидетельство о смерти было найдено исследователями совсем недавно, но она точно знала, что это было самоубийство. Тем временем Мэрилин и саму все больше и больше затягивала та жизнь, в которой уже не могут обойтись без той или иной дозы барбитуратов.
В 1953 году душевное смятение Мэрилин усугублялось возникшей дилеммой в профессиональной жизни. С одной стороны, подбадриваемая студийным руководством, она утвердила за собой образ секс-символа общенационального масштаба. Актриса вызвала форменный скандал, явившись на церемонию вручения наград «Фотоплея» в платье, сшитом модельером Биллом Травиллой с учетом каждого изгиба ее прославленных форм. «Когда она, покачивая бедрами, шла по залу, чтобы подняться на подиум, — писал ее бывший любовник-журналист Джеймс Бейкон, — ее низ спины был похож на двух сцепившихся под покровом шелка щенков».
Но было и другое. Пока мир посмеивался, Мэрилин уповала на слова режиссера Джона Хьюстона, сказавшего ей однажды, что она может «стать очень хорошей актрисой». Об этом она и говорила корреспонденту «Нью-Йорк Таймс»: «Вот чем я хочу быть на самом деле. Я хочу расти и развиваться, и играть серьезные драматические роли. Мой репетитор по актерскому мастерству Наташа Лайтес всем говорит, что у меня большая душа, но пока это никого не заинтересовало».
Шанс играть Мэрилин получила в картине «Как выйти замуж за миллионера». Ей предстояло сниматься вместе с другими звездами: Бетти Грейбл, царствующей королевой Голливуда, и Лорен Бейкол — в шикарной комедии о трех манекенщицах из Нью-Йорка, задумавших заарканить богатых мужей. Раздираемая сомнениями, Мэрилин без предупреждения ворвалась в кабинет режиссера Джина Негулеско. Она засыпала его хорошо продуманными вопросами о «характеристике» и «мотивах», и пораженный Негулеско вскоре узнал, что «ее волновало то, как передать в роли сексуальный образ, который, по ее твердому убеждению, она была призвана представлять». Он сказал ей: «Мэрилин, не старайся изображать секс. Ты сама и есть секс. Ты воплощение секса. В этой роли тебе нужно будет руководствоваться одним-единственным мотивом: что в картине без очков ты слепа, как летучая мышь».
Мэрилин все поняла и с головой окунулась в образ. Наннели Джонсон, продюсер и сценарист, считал, что «Мэрилин впервые по-настоящему понравилась всем как человек на съемках картины «Как выйти замуж за миллионера». Причину этого она с тонкой проницательностью назвала сама. Она сказала, что это была единственная картина из всех, в которых она снималась, где у нее было чувство меры, — не физической скромности, а скромности относительно собственной привлекательности».
Продюсеры Мэрилин и ее коллеги-актеры увидели обеспокоенную женщину и ищущую актрису. Во время одной сцены, в которой за завтраком в постели раздается телефонный звонок, она «безнадежно запуталась, когда сняла трубку еще до того, как прозвенел звонок, и выпила из чашки кофе до того, как его туда налили». Потеряв половину рабочего дня понапрасну, Мэрилин оставалась глуха к треволнениям продюсера.
Лорен Бейкол вспоминала: «Мэрилин была испуганной и неуверенной, она не доверяла никому, кроме своего репетитора, и всегда опаздывала. Во время съемок она смотрела мне в лоб вместо глаз... Это было нелегко, порой вызывало раздражение. И все же я не могла испытывать к ней неприязнь. В ней не было алчности, стервозности. Ей только нужно было сосредоточиться на себе и на людях, которые присутствовали там исключительно ради нее».
Вскоре сценарист Наннели Джонсон писал приятелю: «Монро — это своего рода зомби. Разговаривать с ней — все равно, что разговаривать с кем-то, кто находится под водой...» Спустя несколько лет он упрячет ее еще глубже, сказав: «...B десяти футах под водой... До нее невозможно достучаться. Она напоминает мне ленивца. Втыкаешь в живот ленивца булавку, и через восемь дней он говорит: "Ох"».
Но на экране «ленивец» одерживал триумф за триумфом. Режиссер Негулеско говорит: «Под конец я просто обожал ее, потому что она была истинное дитя, в котором было «нечто» от Бога, чему мы до сих пор не в состоянии дать определение, что не в силах понять. Это что-то и сделало ее звездой. Мы не знали, была она хороша или плоха, но, когда мы смонтировали картину, на экране возник один образ, образ великой актрисы, — Мэрилин». В конце концов довольным остался даже Наннели Джонсон.