Богомол Георгий. Генезис

Она, ощутив это, привстает на цыпочки от холодной щекотки. Порывисто вздыхает…

Ужасно!

Капрал из-за полога шатра:

– Занавес. Нельзя трогать занавес!

Дама вновь возникает из-за полога.

Красива и сейчас. Хотя померкла.

Капрал невольно отступил, смягчаясь. Красива! И окружение какое! Дыханье Юлия ложится сенью.

– Не качайте занавес. – Мягко прошептал капрал. – Это отвлекает. Нельзя его касаться!

– Там что-то происходит! – Указывая на туннель, тоже шепотом сообщила она.

Ей виден черный гвардеец, почти призрачный поворот его головы, неожиданные огоньки на стекле шлема. Точно изнутри сверкнули глаза во тьме по-звериному.

Гвардеец исчез в туннеле, увлекая за собой женщину.

Капрал, повернув голову в указанном направлении, увидел лишь ее одну. Растворяющуюся во тьме, неумело ступающую по шпалам.

Гранатовое платье на глазах чернело, таяло.

…

Капрал и два нулевыхрядовых, вызванных им в качестве подкрепления, крались вдоль стен туннеля. Осторожно переступая, сдерживая дыхание.

Почти ничего не было видно. Неопределенные, долетавшие из глубины звуки указывали направление событий.

Что-то там, в туннеле, происходило. Слышался треск рвущейся материи. Какие-то сдавленные вскрики и всхлипывания. Затем хрип и шипение. Стоны, соответствующие стонам совокупления. Чавкающие звуки, самозабвенно жрущего чревоугодника.

Капрал смущен. Шаги его ватно-беззвучны. И также ватно ослабли почему-то ноги.

– Полная готовность. Возможно, рядом террористка…

Звуки в темноте все явственней. Нарастающие стоны и звуки насилия.

Капрал едва слышно:

– Оружие наизготовку. Фонари включаем по щелчку.

Еще несколько украдчивых шагов.

Щелчок пальцев.

Вспыхнули разом три фонаря.

Голое тело женщины мертво откинулось в руках насилующего ее полуобнаженного человека, покрытого мелкой цветной татуировкой-чешуей.

От желания встать тверже или от перевозбуждения совокуплявшийся человек скреб ногами, точно когтями пол.

Защитный шлем гвардейца валялся у стены.

Униформа, стянутая с верхней части гибкого извивающегося тела, болталась ниже выпиравшего длинным шипом синюшного копчика.

Капрал застыл в недоумении. Такого быть не может! Всего того, что он видел. И потом… спецшлем! И форма особого кроя. Это же литерный спецназ!

Меж тем разъяренный офицер, как обезумевший любовник терзал вывалившуюся из разорванного в лоскуты бархатного гранатового платья, тяжело опавшую без лифа, в синяках и вспухших багровых пятнах укусов большую грудь женщины. Тиская пальцами, рывком подтягивая ее к себе, припадая оскаленным ртом к белой колышущейся плоти, он то сотрясал тело несчастной, то бил о стену. То рвал к себе.

– Офицер!.. – Капрал был потрясен, и потому горло его сжалось. Он не мог выдавить больше ни слова.

Офицер не реагировал. Лишь на мгновение обернулся, сверкнув небывалыми изумрудными глазами, и с глубоким хрустом впился зубами в шею жертвы.

Что-то, булькнуло и полилось за спиной капрала, плеща и шлепая по шпале.

Запахло приторно и кисло рвотой.

…

Ночь за холмом была темна. Городской свет не долетал до площадки Депо №1. Праздничная иллюминация все еще висела на столбах, но была отключена. Ни единой души вокруг. Лишь в кабине паровоза на сиденье, без надобности свернувшись в калач, дремал машинист Люлькин Веспасиан. Высокое имя ему было позволено со вчерашнего дня как управителю Чугунного Воина.

Он дремал, и мнилось ему великое: покорение восставших иудеев им и двумя Титами. Титом Веспасианом Флавием и сыном его тоже Титом нежадным Веспасианом, благодетельствовавшим жертвам Помпеи.

Иудеи бузили, не внемля разуму, и приходилось им внушать ясные истины.

В ткани сна цветным воздухом кружила не узнанная машинистом многообещающая увертюра из оперы «Милосердие Тита». Люлькин был благодушен и небрежен во сне. Не узнавал увертюры, думая, что это ария Вителии, не улавливая различия в темпах.

И кисть руки дирижера, с витиеватым росчерком «Привет от Амадея». И что-то там еще.

Люлькин хотел прочесть – что именно? Но было лень. Опять же – многочисленные иудеи, бредущие по пустыне… Мягкий приятный песок и теплое солнце…

Сладко-сладко спалось сухонькому Веспасину на обширном кресле, сотворенном пропорционально паровой машине под размер зада невиданного и не слыханного.

Скрученный шатер лежал на помосте. Его оставили до утра лежать свинцовым бревном с перетяжками.

Паровоз самым малым прожектором светил перед собой на всякий случай. В рассыпавшемся золотистой пылью свете его показалась черная гибкая фигура, направляющаяся к туннелю. Показалась и скрылась, исчезнув в разверзнутой туннельной черноте.

…

Трупы лежали всяк по своему. Один у стены. Три других на железнодорожном пути, еще один – отстраненно, в отдалении. Отсюда его не было видно, но о нем следственной группе тоже было известно.

Группу вызвали ночью. По горячим следам.

– Ещё дымятся, – кивая на тела, заметил практикант Бульмишев, не видя никакого дыма, но испытывая тягу к высокому слогу.

Трупы и в самом деле ещё не остыли и были податливы.