Богословие личности

Первоначально Карсавин характеризует личность как «конкретное бытие». Это определение может быть с легкостью применимо и к зарождающемуся еще в эллинистическую эпоху, и к уже окончательно оформившемуся в святоотеческой литературе противопоставлению между узией (ousia) и ипостасью (hypostasis).

В предварительном определении, сформулированном Карсавиным в работе О личности[394], личность – это «самососредоточение и самораскрытие бытия в особом его образе, из коего и с коим бытие соотносит иные свои образы». Представленная таким образом личность является, по терминологии Карсавина, «двухслойной»: она – и все бытие и один из его образов. «Личность не отделяет себя от бытия и не противопоставляет [ему]… Она не противопоставляет их бытию ни – себе как бытию, но соотносит их с собою, как особым образом бытия»[395].

Личность – это полнота бытия, и в момент возникновения бытия личность сопоставляет другие манифестации бытия самому себе, возвышает это бытие до личности и в действительности сама становится этим бытием, в то же время не посягая на отдельное существование новорожденной личности. Таким образом, личность – это конкретизация и реляционализация бытия.

Итак, личность – это также и унификация всего бытия, или всеединства. Но истинное всеединство – это триединство, понятие, которое Карсавин интерпретирует по-разному. В «Петербургских ночах» он придерживается скорее августинианского подхода, показывая Бытие как отношения Любви, Любимой и Любовника[396]. В О началах[397], например, Карсавин выражает позицию, более близкую Плотину, откровенно признавая, что многое из христианской мысли было сформировано категориями неоплатонизма. Более того, он постулирует, что понятия неоплатонизма были воплощениями гениальных догадок и озарений относительно природы реальности, которые, однако, страдали от искажений, вызванных недостатком богооткровенного содержания.

Таким образом, реализуя радикальный возврат к тем же нео-платоническим корням христианского богословия, которые питали Максима Исповедника, Псевдо-Дионисия, Григория Нисского и других отцов церкви, Карсавин представляет всеединство как триединство с легким уклоном в математику (тенденция, которую он позаимствовал у Николая Кузанского). Ниже я подробно проанализирую его философию с этой оригинальной точки зрения.

Корень Бытия, Бытие в себе (как перефразировал сам Карсавин известное понятие Канта) – это Первоединство. Первоединство, насколько оно само себя осознает, выражается во Втором Единстве. Это Второе Единство представляет собой разделение в Бытии, в то время как Первоединство познает себя. Но это Второе Единство одновременно является самоопустошением, так как оно принимает и эксплицирует бесконечное многообразие Первоединства. Таким образом, различие, или инаковость, между Первым и Вторым Единствами, между Я и тем, что не-Я в Бытии, растворяется в предельном множестве, которое отождествляется с Ничто, ибо в нем осуществляется полное отсутствие Единства.

Однако происходит воссоздание Я из Ничего. Для того, чтобы Второе Единство, а вместе с ним и Первоединство, не превратились в Ничто, Третье Единство, возникшее из Первого Единства, суммирует Второе Единство и возвращает его к Первоединству. Таким образом, Первоединство совершенным образом выражено во Втором Единстве: Первое и Второе Единства образуют идеальное Двуединство.

Важно, что Карсавин подчеркивает, как проявление Первого во Втором, разъединение Второго и его воссоединение в Третьем не могут быть разделены на «до» и «после»: все эти процессы происходят «одновременно» в Неопределенном Первоединстве. Это есть целостность всех трех стадий, а не некая четвертая стадия, которая противопоставляется «определенному» Первоединству. «Определенному», в силу своей целостности, единства источника и принципов разделения. Определенное Первоединство всегда растворяется, в то время как Неопределенное Первоединство – это полнота растворения и реинтеграции.