Богоубийство (СИ)

Понимая, что иного выбора нет, Стефан и сам захотел домой в этот момент. Вспоминал о родной комнате, о виде из окна. Ему явно было здесь скучно. Анна, наверное, понимала это, сама почувствовав скуку с ним. Поэтому, взяла инициативу в свои руки. Сам он бы не посмел бросить ее. Так он подумал в данный момент.

Тупая верность… Чем больше сердце, тем легче нанести ему удар… Хотя, может быть она права, и оно всего лишь паршивое…

Стефан начал собирать вещи. В прошлый раз она, по крайней мере, оставила письмо. Сейчас же она явно была дома, но прислала Монсака, точно не желая видеться с ним. Как это назвать? Безумие? Или же, наоборот, так даже лучше? Не говорить «пока», «прощай», посвящая пламенные прощальные речи. Может быть так лучше? Попрощаться заочно… Как с чужим человеком…

«Ты никому не был родным, раз уж на то пошло» - критично подумал про себя Стефан, утрамбовывая вещи в чемоданы. Одиночество было его самым прямым родственником. А нигилизм был самым универсальным лекарством. Ведь, в чем смысл жизни? Как философ, он так и не ответил на этот вопрос. Как и на множество других вопросов, на которые способен ответить самый простой, неизощренный и нетребовательный к жизненным принципам обыватель жизни. Подобно червю, обманувшего себя, что он вдруг почувствовал крылья за спиной, превратившись в бабочку, Стефан признал свое истинное место, снова зарываясь под землю. Там его дом. И чтобы никто его не видел…

Выходя через центральный вход, ступая вниз по массивным ступеням, Стефан сразу же заметил карету, поданную ему, чувствуя меланхолию – точно осенний дождь внутри него. Все же момент был не лишен грусти. Хотелось ли ему плакать? Однозначно нет. Укорять себя? Возможно. Спрятаться от внешнего мира? Это точно! Этого он хотел. Пусть люди дадут ему почувствовать себя в своем панцире. Пусть больше никто не спрашивает его о книге. О том, как у него дела. Они всегда одни и те же. И вряд ли они интересуют кого-то настолько серьезно, насколько настойчиво бывает спрашивают об этом, точно доставая его из этого панциря. Хватит! Всего хватит! И раздумий тоже! Вечно они сливаются, сгущаясь, словно в небе облака, как сейчас над его головой. На Сардинии наступает сезон дождей, судя по всему. В его жизни тоже. Много ли в ней было солнца? Судя по всему, ему довольно.

Подойдя к карете, Стефан все же решил обернуться, посмотреть на второй этаж, на балкон, что нависал над центральным входом. На нем он увидел Анну. Широко опираясь на свои руки, она смотрела вниз, на него, сдержанным, но горделивым взглядом, выражающим вечное молчание, выказывающим некоторую вынужденность этого момента. Того, что она провожает его своими пламенными глазами. Чувствуя каждой клеточкой своей спины приближение Монсака, который также вышел посмотреть Стефану вслед. Надежный помощник поистине невероятной женщины. Даже сейчас Стефан считал ее прекрасной… А он дурак… Наглый дурак, который забрел в часть ее жизни… непонятно зачем и почему…

Заблудший философ опустил голову, пригнулся, и залез в карету. Ивозчик стегнул лошадей. Стефан уткнулся взглядом в свои колени и подумал о том, что ничто не вечно.

XXVI

Вернувшись домой, Стефан получил двойной удар, обнаружив в почтовом ящике повестку в суд двухмесячной давности. Он упал в кресло, потеряв остаток моральных сил, заставляя себя вчитаться в текст повестки еще раз. Нет, он ничего не перепутал. И уж точно ничему не удивился. Скорее почувствовал себя обреченным, отрешенным от всего. Ему было досадно, что его брат совершил это второй раз.

Убивший однажды, скорее всего, повторит. Как и предающий дважды. Люди не меняются. Стефан склонил голову, всей душой желая напиться. Он понимал, что он пропустил суд, проводя время с Анной. Он совершенно ничего не знал. И сейчас он даже не знал, в какой тюрьме отбывает свой второй срок его родной брат. Но он узнает. В этот раз он навестит его, пусть он и почувствовал в этот момент глубочайшее одиночество. Он всегда чувствовал его. Но пока он знал, что хоть один, а точнее, единственный член его семьи с недавнего времени на воле, где-то рядом, где-то живет своей размеренной жизнью, он не воспринимал это так близко к сердцу. Сейчас же оно треснуло необратимо, как бокал, который в принципе уже разбит. И теперь его точно пора выбросить на помойку.

Льюис, единственный живой человек, оставшийся в его жизни. Он неоправданно забыл о нем, пока все свое время посвящал Анне. И ему было очень неудобно от этой мысли сейчас.

Стефан стиснул зубы и встал с кресла. Нельзя позволить себе остаться дома. Льюис поддержит в любом случае. Четыре стены убьют его. Ему нужно выбраться. Стефан пошел в бар.