Бой бабочек

Пристав не знал, куда себя деть. Тоска снедала его армейскую душу. Накричав поутру на подчиненных, включая Турчановича и двух ни в чем не виновных чиновников, Левицкий пар не выпустил, а только ощутил себя гаже некуда. Нет, с виду он был грозен, как гроза в конце августа, ничего не скажешь. Но внутри, под форменным кафтаном, билось обиженное сердце. Его приятель Александров, который столько лет лебезил и дарил контрамарки, повернулся другой стороной. Узнав, что дело перешло участку, он вместо радости и подтверждения куша махнул рукой, бросил: «Делайте что хотите» – и пошел на террасу в ресторан. Где на виду у пристава хлопнул подряд пару рюмок, ему не предложив. На радость это походило мало. Радуется хозяин «Аквариума» совсем по-другому.

Обидно было Левицкому не из-за растаявшего куша, тут и надежд питать не стоит. Обида терзала, что Александров не поверил в его умение раскрыть дело. Хуже того, сам пристав не очень верил, что у него что-то получится. Мудрое решение замылить дело теперь казалось не таким уж мудрым. Александров будто угадал, что подполковник только на это и способен.

Левицкий сидел у открытого окна, погода позволяла, и с тоской смотрел в даль Зоологического сада. Зверям хорошо, звери за решеткой, их кормят и поят. Бьют иногда, конечно, но без этого нельзя. Вот оно – счастье. Пристав никак не мог решиться начать розыск, вызвать свидетелей и хоть в бумажной суете утопить горечь. Он все надеялся, что случится чудо и все само собой рассосется. Как часто бывало в его жизни. Как? Да какая разница – например, «ведьма» в пыль рассеется.

Желаний следует опасаться. Иногда они сбываются. Дверь кабинета решительно распахнулась, и вошел тот, кого не могло здесь быть.

– Вы?! – только и смог выдохнуть Левицкий.

Ванзаров сел за приставной столик, за которым обычно располагаются чиновники участка на совещаниях, и бросил на него шляпу.

– Как?! – издал пристав звук, на который только и был способен.

– Пришла телеграмма: в Одессе утонул пароход. Плыть в Грецию не на чем… Вы не рады? Помешал? Могу уйти…

Левицкий бросился к чуду с усами вороненого отлива и долго тряс ему руку. Спасение пришло, откуда не ждали. Пристав стал предлагать водку, чай, закуски – все, что можно найти поутру в буфете участка, пока не приготовили обед.

– Евгений Илларионович, вы должны дать мне слово…

Пристав готов был дать хоть десять.

– Для всех я уехал в отпуск, меня нет в столице, – сказал Ванзаров, заговорщически глядя в глаза Левицкому. – Особенно важно, чтобы в сыске не узнали. Иначе не смогу вам помочь. Завалят делами.

Этого было достаточно, чтобы пристав обещал зашить рот бечевкой, но тайны не выдать.

– У нас с вами от силы два дня, пока господин Шереметьевский не пронюхает. Нельзя терять ни секунды.

Левицкий был готов поднять в ружье весь участок или скакать с места в карьер. Знать бы куда. Для начала у него попросили конверт с бабочками и брошь. Улики хранились в сейфе, но мигом перекочевали в более надежное место.

– Не возражаете, подержу у себя, – сказал Ванзаров, закладывая в карман.

О возражениях и речи не было.

– Вы еще не успели получить протокол вскрытия от Лебедева?

Но не бывает такого, чтобы криминалисты присылали отчет с такой скоростью. Дня три, а то и неделя – это нормально.

– Тогда вкратце перескажу, – Ванзаров водрузил шляпу на колено, как будто создал себе собеседника. Вероятно, пристав не входил в число лиц, перед которыми можно метать жемчуг логики.

– Мы не знаем имени погибшей, – сказал Ванзаров шляпе. – Неизвестно, где она проживает. Но это мелочи… – Тут пристав успел подумать: «Ничего себе мелочи!» – Зато нам известно много ценных фактов. Ей примерно двадцать три года, она не из богатой семьи. Вероятно, служила по найму в лавке, торгующей дамскими товарами, пока не приехала в столицу…

– Откуда это известно? – брякнул пристав и пожалел о своей невыдержанности, а вот шляпа благоразумно промолчала. Его же не удостоили взглядом.

– Барышня пропала больше трех месяцев назад. За этот срок никто не подал на ее розыск. Сегодня ночью мы с Лебедевым проверили заявления. Схожей по внешним данным не имеется.

Левицкий подумал, что криминалистика тоже своего рода чудо: какие могут быть данные в высохшем чучеле?

– Цель ее приезда в Петербург: поступление на сцену… – Ванзаров глянул на Левицкого, ожидая очередного глупого вопроса. Но пристав был на высоте: кивнул, дескать, все понятно! Не глупее шляпы. – Снимала угол или дешевую комнату. С собой взяла немного денег, чтобы брать уроки музыки. Родительских денег не хватало, пришлось вновь встать за прилавок. Лавка торгует принадлежностями дамского туалета…

Подполковник понятия не имел, откуда взялся такой вывод. Но он же не видел пяток барышни, а тем более не изучал подметок ее стоптанных ботиночек. А Лебедев изучил их сегодня ночью и нашел прилипшие нитки и пылинки пудры. Левицкий прикинул: в столице таких лавок десятка два, месяц нужен, чтобы обежать все.

– Незадолго до смерти попросила расчет в лавке, – сказал Ванзаров.