— Смелым котам мышка сама в рот скачет! — заметил посерьезневший Атос. — Ради Вощинского я готов на что угодно! Впрочем, где-то тут должна быть тропинка. Предлагаю разделиться и найти ее. — И юркнул в темноту.
Ричи нехотя побрел вокруг заросшего поля. Вблизи башня создавала еще более мрачное, гнетущее впечатление. Обрывки пакетов и тряпок реяли на ветру и своим шелестом создавали жутковатый шепчущий саундтрек.
— Мау!
Котектив от неожиданности вздрогнул и подпрыгнул вверх, но Атос благородно сделал вид, что не заметил этого.
— Идем, мой храбрый друг! — сказал он, указывая лапой в сторону. — Тропинка прямо под колючим кустом! Нас ждут величайшие дела!
— Величайшие, говоришь, — пробормотал Ричи, ползя между острых веток. — И сколько ж туда лезть?
— Девяносто четыре этажа! — восторженно откликнулся Атос.
Внутри башни царил полумрак, а шелест наружного декора сливался с воем сквозняков в щелях и дырах конструкции.
— Инфернальненько, — отметил Ричи.
Атос посмотрел на него с укоризной, но — о чудо! — воздержался от длинной тирады.
Лестница сохранилась не слишком хорошо. Местами ступеньки провалились, и приходилось цепляться за лианы дикого винограда и мусора, чтобы вскарабкаться выше. Ближе к крыше становилось ощутимо холоднее. Сквозь шумы самой башни слышалось бормотание, словно кто-то говорил на отдалении. На крыше ветер сразу ударил в морду. Зажмурившись и отвернувшись, Ричи прислушался. Точно, кто-то говорил неподалеку, но слов было не разобрать. Атос легонько коснулся его лапой, указывая куда-то. На середине крыши стояли друг против друга два кота. Один из них слушал, а другой, расхаживая туда-сюда, говорил. Затем первый, выждав, отвечал.
— Так могут говорить только истые философы! Мы застали диспут! — шепнул Атос.
Ричи пригляделся. Вокруг двух говоривших собралось котов пятнадцать. Они расселись кружком и внимательно слушали ораторов, не встревая в обсуждение. Атос подал знак, и Ричи тихонько последовал за ним. Подойдя чуть ближе к кругу, так чтобы было слышно, коты уселись на каких-то бетонных обломках, но Ричи тут же едва не вскочил с места. Диспут велся по хорошо знакомой теме.
— Как я утверждаю, идея «мурчалки» охватывает все мыслимые и мыслеосягаемые слои кошачьей сущности. «Мурчалка» неотделима от кота, а кот — от «мурчалки», ибо кот без «мурчалки» не есть кот. Но разве и она без кота может быть «мурчалкой»? Разве не кот ее делает таковой? «Мурчалка» — это средоточие кота, кошачьего счастья. Но разве можно взять счастье отдельно и перенести куда-то? Разве не кот делает свое счастье сам?
Ричи с Атосом затаились, напряженно вслушиваясь в знакомый голос, который все крепчал — выступающий явно говорил на тему, слишком ему близкую, чтобы оставаться спокойным:
— Вы только подумайте, какую гигантскую роль исполняет «мурчалка» в жизни котов! Да что котов, в жизни всех живых существ, с которыми кошачий род контактирует на протяжении жизни. Возьмите хотя бы «двуногих». На них ведь тоже распространяется энергия кошачьей «мурчалки». Кот может успокаивать, дарить умиротворение, лечить. И все это без какого бы то ни было напряжения или усилия с его стороны. Кошачья «мурчалка» делает счастливыми буквально всех, кто с ней соприкасается. Это ли не подтверждение того, что ее наличие — залог счастья самого кота и его окружения? То есть, по сути, «мурчалка» — это квинтэссенция счастья. Попробуйте себе представить мир, где у котов нет «мурчалок». Ужас! Откуда же брать радость и свет, дающий цель и смысл жизни? Мир был бы серым и безрадостным, глухим, одиноким, пустым. «Мурчалка» заполняет пустоту существования своим теплом, своей умиротворяющей вибрацией.
А теперь подумайте, может ли кот существовать без «мурчалки»? Отбери ее у кота — и кота не станет. Я проводил множество экспериментов по этому вопросу. Наблюдал сотни котов и кошек. Так вот, многие из них говорили, что, теряя «мурчалку», они становились абсолютно несчастливы, жизнь утрачивала свою привлекательность, краски, вкус, окружающий мир превращался в бесцветную череду пресных дней. И единственная мысль, которая оставалась у них в душе, это мысль о скорейшем прекращении страданий, потому что существование превращалось в сплошную муку…
— А каким… кхе-кхе… образом вы проводили свои эксперименты? — раздался хрипловатый голос кого-то из оппонентов.
Котектив весь обратился в слух, так как и его занимал этот вопрос. Разглагольствования оратора отдавали клиническим бредом, но было в них что-то такое, что не позволяло отвлечься, ослабить внимание. Ко всему прочему, теория казалась Ричи знакомой. Где-то он уже слышал что-то подобное.
Докладчик недовольно хмыкнул, видимо, ему не понравилось, что его так бесцеремонно прервали, но так как остальные коты поддержали вопрос, он решил на него ответить: