Бой с невидимкой

Солдаты помогли подняться всем троим. Лут держался за плечо, сквозь его пальцы сочилась кровь. Свирид Зеленюк стоял с отсутствующим лицом, а на лице Стася все так же была озорная, ребячья улыбка-гримаса, навек приросшая к его лицу. Подняли и Степана Жука, но он был так напуган и подавлен, что ноги его не держали, и потому он вновь уселся на пол.

– Ну, говори, – сказал Павло, обращаясь к Луту. – И помни, что каждое твое правдивое слово – это лишняя минута твоей жизни. Вот такой для тебя счет.

– Скажу, – торопливо согласился Лут. – Все скажу… Вы только спрашивайте, что вам нужно, а я скажу!

– Жаба! – сквозь зубы, но с неизменной улыбкой произнес Стась. – Знал бы, что ты такая жаба, раздавил бы тебя сапогом и утопил бы в болоте!

– А ты, значит, – человек? – подошел к нему вплотную молчавший до сего времени Евген Снигур. – Он жаба, а ты считаешь себя человеком?

– А, самый главный «ястребок»! – сверкнул улыбкой Стась. – И ты тоже здесь – на собачьих харчах? Ну, с тобой-то у меня особые счеты! И это такие счеты, что как бы ты ни крутился и сколько бы ты ни жил, а мой верх над твоим будет всегда! Ну что ты на меня смотришь? Не понимаешь? И не поймешь. А только будет так, как я сказал!

– Это он! – вдруг выкрикнул Лут. – Это он… он!

– Что он? – взглянул на Лута Павло Онысько.

– Закрой рот, жаба! – крикнул в ответ Стась.

– Сам закрой! – парировал Лут. – Всю жизнь ты мне исковеркал… всю мою жизнь! Ведь это из-за тебя я гнию на болотах… ведь это же ты меня сманил! Будем бороться за самостийную Украину… Как же… Что, убивать безвинных хуторян – это и есть твоя борьба за самостийную Украину? Пахал бы я сейчас землю, сеял бы хлеб… Всю жизнь мне поломал…

– Говори, – сказал Луту Павло.

– И скажу… – Лут поморщился, по-прежнему держась за плечо, и взглянул на Евгена Снигура. – А ведь это он пожег твой хутор! И пострелял твоих родных. Это он.

После таких слов в хате воцарилась тишина – самая страшная, какая только может быть. Да, и тишина бывает страшной. Даже Степан Жук, и тот перестал поскуливать от страха.

– Что ты сказал? – спросил наконец Павло у Лута. – Что ты сказал?!

– Могу и повторить, – хмуро ответил Лут. – Это он пострелял его семью. Всех – и жену, и детей, и стариков. Пришел ночью и пострелял.

– Вот как… – растерянно произнес Павло Онысько. Он явно не ожидал такого поворота в разговоре и посмотрел на Евгена Снигура. Он не знал, что в ближайшую секунду может предпринять Евген – да и кто бы такое мог знать? Павло Онысько не знал даже, что он сам предпримет в следующую секунду, а что уж говорить об Евгене?

– А ты не брешешь? – задал он Луту совсем необязательный вопрос, но он его задал, потому что ему надо было хоть немного прийти в себя.

Но ответил не Лут, а Стась.

– А тебя что же, не было в ту ночь на хуторе? – спросил он у Лута, и тон, которым он задал этот вопрос, был почти спокойным, безмятежным – как будто Стась спрашивал у Лута не о страшном и непоправимом деле, а совсем о другом – например, не они ли в ту ночь были на гулянке у каких-нибудь развеселых девчат. – Ну так что же, тебя там не было? Что ж ты не говоришь о себе, жаба?

– И я был там, – упавшим голосом ответил Лут. – И еще двое… Но я ни в кого не стрелял! – Лут вдруг перешел на истошный крик. – Я не стрелял! А стрелял он! Улыбка!

– А ты, жаба, докажи, что ты не стрелял, – с неизменной гримасой-улыбкой произнес Стась. – Так ведь не докажешь.

Павло Онысько слушал эту перепалку и не сводил взгляда с Евгена Снигура. Но Евген себя не проявлял никак. Он просто стоял посреди хаты и просто-таки до крайнего предела напоминал сейчас неподвижного деревянного идола. Павло подошел к нему и тронул его за плечо.

– Вот, – сказал он, – теперь ты знаешь… А потому поступай, как захочешь. Твое право, твоя воля… И не будет на тебя никакого суда.

– Так, – произнес Евген Снигур. – Так… Вот, подержи-ка…

И он отдал Павлу свой автомат. И безоружным, не зная, куда деть руки, подошел к Стасю. Он ничего не сказал Швайко, даже не взглянул ему в глаза. Он просто стоял напротив него и смотрел куда-то вдаль или, может, сквозь Стася.

– Ну, убивай, – скривился в улыбке Швайко. – Души – голыми руками. Что ж, это совсем нетрудно. Мои-то руки связаны. А только вот что я тебе скажу перед смертью. Все равно, даже если ты меня и задушишь, победа будет на моей стороне. Вечная моя победа над тобой. И ничего ты с этим не поделаешь.

Но и на такие слова Евген Снигур ничего не ответил. Он постоял еще немного напротив Стася, так и не взглянув ему в глаза, затем отвернулся, подошел к Павлу, забрал у него автомат, закинул его на плечо, отворил дверь и молча шагнул через порог.

– Уведите этого, – сказал Павло солдатам и указал на Швайко.

– А правильно я сказал – ловкий ты хлопец! – глянул Стась на Павла. – Вот как ладно все обделал! Жизнью своей не побоялся рискнуть! Если бы ты не был собакой, то я бы тебе сказал, что уважаю тебя. Но ты собака, а я волк. А волки собак не уважают. Ну, ведите меня, псы! Куда хотите! Хоть в свой собачий полон, хоть к ближнему яру. Все равно правда – она одна. И она на моей стороне!