Бояре, отроки, дружины. Военно-политическая элита Руси в X–XI веках

Взаимозаменимость и синонимичность слов «князи» и «бояре» в договорах 911 и 944 гг. объясняется, по всей видимости, тоже спецификой перевода. Н. А. Лавровский уже давно убедительно обосновал мнение, что оба славянских слова передавали одно греческое [773]. Это мнение было поддержано в литературе[774], хотя с ним далеко не все исследователи считаются, предпочитая разделять «князей» и «бояр» в договорах как два разных термина, за которыми стояли разные реалии[775].

В пользу мнения Лавровского говорит то, что в целом ряде древних славянских – и древнеболгарских, и древне-сербских, и древнерусских (ср. выше) – текстов греческое передаётся совершенно равноправно обоими этими словами. Так, исследователи уже неоднократно отмечали, что в болгарской и сербской Кормчих передаётся равноправно как «бо(л)ярин», «князь» и «властель»[776]. В «Хронике Георгия Амартола» передаётся как «болярин», «князь», «властель» и «старейшина»[777].

В самих греческих текстах X в., сообщающих о руси, то есть главным образом в соответствующих пассажах произведений Константина Багрянородного, для обозначения элиты древнерусского общества используется только одно слово[778]. Константин для описания «варварских» народов в окружении Византии использует вообще практически одно только это слово в самом общем значении «глава-правитель-вождь». В известном отрывке из рассказа об истории Далмации он противопоставляет архонтов и «старцев-жупанов» у славянских народов как «государственных» правителей и «родоплеменную» знать[779]. То, что славянские переводчики не воспринимали слова князь и бо(л)ярин в какой-то строгой иерархии, мы уже видели выше на примере из Жития Дометия в Супрасльской рукописи, где «бояре» оказываются выше по статусу «князей».

Разнобой в обозначении элиты руси в трёх договорах соответствует языковой и стилистической гетерогенности этих текстов, о которой было замечено выше. Проще всего объяснить эту гетерогенность можно тем, что каждый из договоров переводился разными лицами, работавшими в той или иной степени в русле церковнославянской традиции перевода. Разумеется, это обстоятельство не снимает вопроса, почему, собственно, переводчики колебались и передавали одно греческое слово то так, то иначе. Причина, очевидно, в том, что то реальное явление, которое они имели в виду (а может быть, непосредственно перед глазами) и которое в греческом тексте было обозначено словом , было таковым, что оба славянских слова – князь и бо(л)ярин – с одной стороны, подходили к нему, а с другой – каждое само по себе обозначали не вполне точно. Попытаемся выяснить, что это было за явление.

В самом общем виде те лица, которые обозначены как «светлые и великие князья и великие бояре» или «всякая княжия»[780], или только как «бояре», и которые оказываются между «великим князем» и «русью всей», выступают как правящая верхушка древнерусского государства, а слово , которым они обозначались в оригиналах греческих договоров, имело смысл довольно общий и неопределённый. Можно ли как-то более детально охарактеризовать этих лиц по данным договоров?

Меньше всего дополнительных данных можно извлечь из договора 971 г. Упоминание «бояр» там выглядит более или менее формально-этикетно. Хотя князь клянётся от их имени, ясно, что при заключении договора вместе с ним присутствовали далеко не все представители знати древнерусского государства– ведь договор подписывался в Болгарии в походных условиях, кто-то из них был в войске с князем, но многие наверняка находились на Руси. Князь клянётся и вообще за «русь всю», но это не значит, что эта «вся русь» сидела рядом с ним при составлении договора.