В своё время X. Ловмяньский совершенно справедливо возражал против тезиса об исключительно служебной роли древнерусского боярства и говорил о его самостоятельности уже с самого момента фиксации его как особого социального слоя, то есть с конца X – начала XI в. «Знать служила князю, – писал он, – но в сущности действовала в собственных интересах как формирующийся феодальный класс. Так было в других славянских странах, и нет оснований утверждать, что развитие Руси происходило другим путём»[1079]
. Можно спорить, насколько здесь уместно определение «феодальный», но с историком, конечно, нужно согласиться в характеристике отношений бояр с князьями скорее как вассально-договорных, чем каких-то «дружинных» или «общинных».Собственные («классовые») интересы, вассально-договорные отношения с князьями – эти черты подразумевают определённую обособленность боярства как социальной группы. Вряд ли можно говорить об этой группе как о сословии в собственном (классическом) смысле слова, так как принадлежность к ней, а также права и привилегии её членов не были определены и письменно закреплены в нормативном порядке (законодательно). Солидарность интересов членов этой группы проявлялась лишь в кризисные моменты, когда речь заходила о сугубо материально-практических вопросах. Боярский статус определялся фактическим состоянием человека, которое оценивалось по ряду признаков. К сожалению, у нас слишком мало данных, чтобы судить о том, как можно было приобрести этот статус, но судя по всему, правила и ограничения диктовались здесь только общепринятыми («обычноправовыми») воззрениями и конкретными обстоятельствами, среди которых важнейшим была реальная власть, бывшая в распоряжении соответствующего лица. Всё это, в общем, соответствует положению знати в раннесредневековых государствах Европы, которая составляла особый слой, но не была ещё сословием.
О численности боярства в домонгольское время
История средневековой Руси с демографической точки зрения исследовалась слабо и недостаточно. В частности, в литературе можно встретить сколь различные, столь и малообоснованные суждения о численности населения в целом и отдельных слоев древнерусского общества. Были попытки определить численность людей, составлявших княжеские «дружины» или «дворы», то есть всех вместе людей, находившихся на княжеской службе, в XII–XV вв.[1080]
Они основывались на более или менее случайных данных, в основном, из летописных сообщений о составе войск, участвовавших в той или иной битве. Но из этих указаний о тысячах, а иногда десятков и даже сотен тысяч воинов, задействованных в каких-либо военных кампаниях, трудно вычислить, сколько людей составляли знать и военные слуги, а сколько – остальные слои и группы. И вообще, такого рода данные в нарративных источниках редко когда можно рассматривать как достоверные и надёжные. Приводимые цифры чаще всего сильно преувеличены или преуменьшены, да и просто представляют собой абстрактно-риторические упражнения[1081].Между тем, некоторые более надёжные сведения (хотя, конечно, далеко не точные и исчерпывающие) в источниках всё же имеются. Они происходят из времени с X до XIV вв. и далеко выходят за хронологические рамки данного исследования. Но с их помощью можно представить и ситуацию именно в X–XI вв. С другой стороны, некоторые важные данные для подсчёта численности групп, выдающихся в военном и политическом планах, на Руси в эту эпоху были получены в ходе настоящего исследования. Обобщение этих сведений было бы здесь уместным и небесполезным.
Некоторые данные из источников, относящихся к древнейшему времени, не говорят прямо о боярстве, но с их помощью можно составить некоторое представление и о его численности. Речь идёт не о точных цифрах, а скорее о некоторых параметрах, от которых можно отталкиваться в дальнейших рассуждениях.
Можно указать на сообщение древних арабских писателей о количестве людей, которые ходили в полюдье. Это сообщение, восходящее, вероятно, к сочинениям IX в., сохранилось в труде персидского историка середины XI в. Гардизи. Приводя сведения о разных народах, Гардизи пишет и о руси, и, среди прочего, рассказывает о них следующее: «Всегда 100–200 из них (руси – П. С.) ходят к славянам и насильно берут с них на своё содержание, пока там находятся»[1082]
. Несмотря на краткость этого сообщения, А. П. Новосельцев увидел в нём – и совершенно справедливо – свидетельство о полюдье[1083].