Попытки историков найти некую общую парадигму этих отношений приводят их в конечном итоге к мысли, что они строились на внеинституциональной договорно-согласительной основе в постоянном поиске компромисса и баланса различных интересов. Раннесредневековые политии представляются, по выражению Т. Рейтера, как «правление олигархий, нацеленных преимущественно на сотрудничество (kingdoms governed by largely cooperative oligarchies)»[1073]
. Смысл политического процесса заключался не в том, что «сильный правитель» должен был сломить сопротивление знати или, наоборот, «реакционная феодальная» знать должна была подчинить его своей воле, а в том, что политическая элита старалась скоординировать разные интересы и устремления в своей среде, снизив вероятность конфликта. Эти усилия протекали не столько по неким установленным нормам и в рамках неких институтов, сколько по неписаным правилам, которые диктовались обычаем и практикой (в широком смысле этого слова) и выражались часто в специфических формах «символической коммуникации» (термин Г. Альтхоффа). Силы, которые блюли свои интересы, но были в то же время взаимозависимы, должны были постоянно договариваться о некоем modus vivendi. В такой системе отношений, конечно, нередки были трения и разногласия, но общие («классовые») интересы и понимание необходимости стабильности заставляли в целом сохранять мир. Правитель выступал не только символом общественного согласия, но и фактически главная его задача заключалась в урегулировании интересов различных политических сил, ведомых, как правило, теми или иными представителями знати. Важнейший инструмент, который был в его руках для влияния и давления на знать, – это манипулирование разными кланами, группировками и группами в её среде и протекция отдельным доверенным лицам (часто низкого социального происхождения).Эти идеи в том или ином виде или аспекте находят применение в последние годы в разных историографических традициях[1074]
. В немецкой медиевистике было даже предложено понятие «договорное господство» (konsensuale Herrschaft) – явно в пандан к теории «господства знати» (Adelsherrschaft)[1075]. Некоторые медиевисты (Г. Миттайс, К. Шмид и др.) сущность отношений правителя и знати в Средневековье определяли как «сотрудничество и напряжение (Kooperationund Spannung)»[1076]. X. Рюсс попытался под таким углом трактовать отношения правителя и знати на Руси с древнейшего Киевского периода до Московского XVI–XVII вв.[1077] Многие его наблюдения и интерпретации выглядят вполне убедительно. Та же сложная картина взаимоотношений князя и знати, основанная на компромиссе противоречивых стремлений и интересов, вырисовывается из исследования порядка вступления бояр на службу князю и выхода из неё[1078].Правы те историки, которые пишут, что в Древней Руси не было никаких «земских бояр». Но, с другой стороны, не выглядит убедительной и идея о поглощении знати «княжим правом» и её исключительно «дружинно-служилом» характере. На фоне сравнительно-исторических данных, в том числе скандинавских и центрально-европейских, такое «поглощение» было бы исключением крайне своеобразным (а между тем, как мы уже видели, многое находит параллели – например, та же «большая дружина»). Везде, конечно, знать участвовала в суде и управлении, которые выстраивались по властной вертикали, имеющей своей вершиной правителя (иногда больше формально-символически, иногда и фактически), и вступала с ним в отношения службы. Но эти отношения никогда не мыслились абсолютными, неразрывными и односторонними, а главное, социально-правовой статус знати прямо от них не зависел – знатный человек оставался знатным, даже если в какой-то момент по тем или иным причинам оказывался выключенным из отношений с правителем (а такие моменты бывали часто и могли быть довольно продолжительными, учитывая политические конфликты) – во всяком случае, пока не лишался поддержки знатных родичей и своего богатства (что, конечно, уже могло зависеть во многом фактически именно от причастности к двору правителя и исправления делегированной им власти). Эпизод с боярами и детскими князя Владимира Мстиславича, который вполне можно сопоставить с примером из сочинения Тегана, прекрасно иллюстрирует эту мысль. «Княжого права» в том смысле, как о нём говорил А. Е. Пресняков, нигде никогда не существовало.