Бояре, отроки, дружины. Военно-политическая элита Руси в X–XI веках

Но личная предприимчивость и княжеское покровительство имели пределы. Фаворитизм – явление, сопровождающее все монархические режимы в истории человечества. Однако из истории также хорошо известно, что те, кто уже имеют власть и, тем более, считают, что они пользуются ею на законных основаниях, не хотят делиться ею с «выскочками»[1061]. В статье ПВЛ 6601 (1093) г. мы видели столкновение интересов разных групп внутри знати – «первая дружина» и некие «уные» в окружении князя Всеволода Ярославича, «смыслении бояре» во главе с Янем Вышатичем и люди, пришедшие в Киев со Святополком из Турова. Те, кто успел укорениться в среде киевской знати и вкусить власть, недовольны возвышением новых элементов и сопротивляются. И симпатии летописцев скорее на стороне «старых» элементов, а не «новых». Справедливо пишет Б. Н. Флоря в связи с этими летописными данными, ссылаясь на аналогии в более позднее время: с приходом новых людей «неизбежно должен был вставать вопрос о распределении посадничеств, о том, кому, местным или пришлым достанутся наиболее богатые и доходные кормления»[1062].

Один пример из середины XII в. показывает, что покровительство князя далеко не всегда могло решить вопрос о принадлежности того или иного лица к боярству. Согласно «Киевскому своду конца XII в., в 1167 г. Владимир Мстиславич, тогда князь владимиро-волынский, «переступи крестъ» своему племяннику Мстиславу Изяславичу, занявшему киевский престол. Сам имея права и виды на киевское княжение, Владимир Мстиславич не хотел отказываться от борьбы за него и сговорился против племянника с берендичами, подчинявшимися Киеву. Заручившись их поддержкой, князь обратился к своим боярам: «посла к Рагуилови Добрыничю и къ Михалеви и къ Завидови, являя имъ думу свою», – однако, те отказались участвовать в его замыслах: «и рекоша ему дружина его: а собѣ еси, кн(я)же, замыслилъ, а не ѣдем по тобѣ, мы того не вѣдали». Разгневавшись на них, князь решил произвести в бояр своих «детских», то есть слуг: «реч(е), възрѣвъ на дѣцкыя: а се будуть мои бояре». Но затем летопись сообщает о полном провале планов Владимира. В частности, поддержать его отказались, в конце концов, и берендечи, узнав, что он не сумел привлечь на свою сторону других князей, и увидев, что он ездит «одинъ и без мужи своих»[1063]. Без бояр князь оказывается бессилен, а одним своим повелением превратить своих слуг в бояр он не может. Очевидно, для приобретения боярского статуса в данном случае княжеской протекции оказалось недостаточно, и вся эта история показала, что доступ в ряды боярства был позволен далеко не каждому, кто бы его ни поддерживал.

Представления о том, что знатность является привилегией немногих и приобретение её не может произойти одним лишь княжеским указом, подразумевают наследственность статуса, которая противостоит социальной мобильности. К сожалению, наши возможности судить о складывании наследственности в среде боярства очень ограничены. Источники, доступные для домонгольского времени, не позволяют проследить судьбы каких-то родов на протяжении хотя бы нескольких поколений– даже боярских, не говоря уж о других социальных группах. Практически всё, чем мы располагаем, – это обрывочные упоминания в летописях и некоторых других источниках разных лиц, и как самих этих лиц, так и (тем более) родственные связи между ними очень трудно идентифицировать. Пересмотр этих упоминаний, предпринятый в другом исследовании, показал, что наследственность в принадлежности к боярству была уже в XI в. Так, летописец XI в. ссылался на сына Свенельда Мьстишу как на человека, известного его современникам и, очевидно, сохранившего высокое положение своего отца. Важнейшие государственные должности наследуют Константин Добрынич от своего отца и Янь Вышатич от своего (его отец Вышата был воеводой при Ярославе)[1064].

Однако надёжно установить хотя бы один случай наследственности на протяжении более чем двух поколений в XI в. не удаётся. Боярские роды, представители которых упоминаются на протяжении трёх-четырёх поколений, фиксируются только в XII–XIII вв. Вероятно, всё-таки в XI в. ротация внутри элиты и, в частности, в среде знати была сильнее, чем позднее, и княжеская воля значила больше. Во всяком случае, именно такую ситуацию надо скорее предполагать из известных нам условий того времени: и наличие специальных военных контингентов в распоряжении князя, и постоянный приток наёмников (скандинавы при Ярославе), и военные предприятия широкого размаха, а значит, с большими людскими потерями (ещё в 1043 г. был предпринят масштабный поход на Византию, крупными были столкновения с печенегами, а позднее с половцами). В этих условиях боярам, возможно, труднее давалась такая самостоятельность, какую показали бояре Владимира Мстиславича, отказавшись поддержать его в 1167 г. Но сущность проявившихся в этом эпизоде условно-договорных отношений, которые связывали князя и бояр и которые подразумевали самоценность боярского статуса, надо, без сомнения, возводить к XI в.