Бояре, отроки, дружины. Военно-политическая элита Руси в X–XI веках

Ярким (и одним из древнейших) примером такого рода является известный летописный рассказ о походе Владимира, сына Ярослава Мудрого, на Византию в 1043 г. Согласно ПВЛ, флотилия руси была разбита в море бурей, и большинство «воев» Владимира оказались на берегу, а на кораблях остались князь и воеводы. Лишь один из воевод, Вышата, решил разделить судьбу тех, кто оказался без кораблей в трудной и опасной ситуации. Об этом в летописи говорится так: «И быс(ть) буря велика, и разби корабли руси, и княжь корабль разби вѣтръ, и взя князя в корабль Иван[ь] Творимирич[а], воеводы Ярославля. Прочии же вои Володимери ввержени быша на брегъ числомь 6000, и хотяще поити в Русь, и [не] идяше с ними [никто же] от дружины княжее. И реч(е) [Вышата]: азъ поиду с ними, и высѣде ис корабля [к] ним[ъ], [рекъ]: и аще живъ буду, [то] с ним[и], аще погыну, то с друж[и]ною»[452].

Внутри одного связного фрагмента содержание слова дружина здесь разное. На кораблях, с одной стороны, остались воеводы и, видимо, избранная часть войска (они далее оказывают успешное сопротивление «олядиям» греческим), а с другой – на берегу «вой». И к тем, и другим применяется слово дружина, поскольку и для тех, и для других подходят значения «войско» или даже «войско/люди князя» (если «воев» в этом контексте рассматривать как людей, тоже связанных с князем– по крайней мере, в качестве военачальника). Однако, в одном случае имелась в виду более узкая группа людей с князем, а в другом – остальное войско, сначала выступавшее под командованием князя, но затем брошенное им. В словах воеводы, решившего остаться с этими «боями», в слове дружина проскальзывает, кроме того, отсылка к древнему значению «спутники, товарищи», подразумевающая близость воинов и воеводы как «братьев по оружию». Явное смысловое напряжение, которое образуется в результате двойственности в употреблении слова, автор текста снимает уточняющим определением, поясняя, что те люди, которые сохранили корабли и взяли к себе князя, были «дружиной княжей», тем более что среди этих людей преобладали, видимо, лица более знатные и выдающиеся (воеводы, например). Эта «дружина княжа» – конечно, не какой-то технический термин для особой группы княжеских людей, а просто обусловленное контекстом обозначение тех, кто в той ситуации оказался вместе с князем, но отдельно от большинства «прочих воев»[453].

Такого рода пояснений к слову дружина в летописи можно найти немало, даже если не считать определения с местоимениями «своя», «моя», «его» и пр. Выше мы уже столкнулись с подобными пояснениями. Например, в словах Ольги фигурировала «дружина мужа моего». Такому уточнению соответствуют, например, выражения «дружина отня»[454] или «вся дружина братня»[455]. Встречались выше выражения «многая дружина» и «малая дружина», – и им в позднейшем летописании находятся аналогии[456]. Часто это могут быть отсылки к вполне конкретным реалиям, важным только в одном определённом контексте, – например, территориально-географические указания: «дружина руская»[457], «володимерская дружина»[458] и т. п.

Однако, есть и более устойчивые определения, повторение которых в летописи позволяет даже предполагать, что они сложились (возможно, не только в летописи, но и живом языке) как будто в нечто вроде формулы– «добрая дружина», «передняя дружина», «старейшая дружина», «молодшая дружина» и т. п. Историки давно обратили внимание на эти определения и, руководствуясь идеей, что дружина – это термин, отсылающий к неким группам или институтам, пытались в таком же терминологическом ключе трактовать и эти выражения. Именно так ещё в XIX в. утвердилось мнение, что дружина древнерусских князей как институт, объединявший всех людей на княжеской службе, разделялась на две части – старшую дружину и младшую[459]. В старшую обычно заносят бояр, а кого заносить в младшую дружину, решается по-разному. Такое «институциональное» деление дружины как организации или корпорации стало со временем едва ли не общепризнанным, в том числе в работах зарубежных и современных историков[460].