Бояре Стародубские. На заре

Анна радовалась, что с приездом труппы Волкова для императрицы также явится новое развлечение, что было очень нужно в последнее время. Известно было, что на государыню находила по временам тоска; она задумывалась, и часто заставали ее в слезах, когда она оставалась в своих апартаментах. Ее озабочивали все неблагоприятно сложившиеся обстоятельства по управлению государством, и окружавшие ее партии при дворе, и затруднения в отношениях к другим государствам Европы, стремившимся извлечь пользу из сил России, воспользоваться союзом с ней для личных выгод, ничего не предоставляя ей в вознаграждение потерь, которые она могла претерпеть. Это были трудные задачи, вызывавшие уныние и слезы императрицы. Могла ли она вполне верить окружающим и опираться на них в своих заботах? Еще недавно она должна была удалить от себя одного из старых преданных ей людей, старинного доктора Лестока, знавшего ее еще в юные лета, преданно служившего ей при вступлении на престол. Он был обвинен в том, что поддался подкупу французского двора и выдавал всю тайную политику России; и после долгого ареста и следствия был он удален в Вологду. Долго не соглашалась Елизавета на это, несмотря на все убеждения канцлера графа Бестужева; но все доказательства были налицо. В руках враждовавшего с Лестоком канцлера были его перехваченные письма… Императрица уступила по чувству справедливости: человек, так долго обманывавший ее доверие, должен быть наконец наказан! Лесток был удален. Но могла ли императрица верить остальным лицам вокруг себя, не могла ли подозревать даже и канцлера, о котором также ходили слухи о сношениях его с прусским и австрийским дворами ради своих личных выгод? А война, которую ей представляли как необходимость? Все это тяготело над нею и озабочивало за будущее России. Тем более старались развлечь ее все окружающие, отвлекая ее внимание от самих себя. Но, приходя на дежурство, Анна видела часто императрицу грустною и больною, и, подавая ей чистый платок по ее приказанию, она уносила другой, отданный ей императрицею и смоченный слезами. Не смея выразить свое участие в недоумении, почему так тяжело жилось государыне, Анна молча уносила платок, в свою очередь роняя на него несколько слез, от мягкого и теплого молодого сердца. Императрицу оставляют одну по ее требованию. Анна, притаясь, стоит у ее двери, не понимая, что совершается вокруг нее; она неопытна и несведуща в окружающей ее жизни. Несколько дней проходят во дворце тихо и однообразно.

Но вот настал день празднества на половине его высочества Петра Федоровича, племянника и будущего наследника императрицы Елизаветы, – день празднества по случаю его рождения. Все готовятся к празднеству. Государыня присутствует на вечере и при ужине. После ужина начинаются танцы и государыня танцует. Ей лучше, она поздоровела; наследник внимательно следит за нею, – она ласково опять разговаривает с ним и с женою наследника, молодою еще Екатериною. Мрачные мысли и предчувствия рассеялись, и недоверие исчезло, – опять светло и ясно все окружающее. Анна присутствует на этом вечере и танцует изредка. В середине бала императрица делает ей знак подойти к ней и посылает ее отыскать веер, оставленный ею на окне в одной из зал. Анна порхнула по паркету легкой своей и плавной походкой, она отыскивала веер, обтянутый голубым атласом, с нарисованными на нем розами и опушенный лебяжьим пухом. Комнаты полны посетителей, везде теснота; Анна спешит пройти пустым коридором с веером в руке. Но в коридоре она наталкивается на одного старого графа, который не пропускает спокойно молоденьких фрейлин. Старик загораживает ей дорогу, – она притиснута к стене и получает громкий поцелуй! Первым порывом ее было желание опрокинуть, оттолкнув, некрепкого на ногах старца, но, опомнясь от такого порыва, Анна приседает к земле и быстро ускользает из-под руки старика, втиснув в эту руку веер императрицы. Она бежит вперед и, стоя в дверях залы, говорит ему громко: «Граф! У вас остался веер императрицы, ее величество требует свой веер и будет недовольна!» Граф спешит с веером; она скользит впереди него, подходя к императрице и указывая на графа.

«Граф отнял у меня веер, прижав меня к стене», – тихо говорит она, наклоняясь перед императрицею.