Бояре Стародубские. На заре

– Слышал, голубчики, жаль мне, что вы нас покинете. Может быть, еще помедлите, так мы на вас посмотрим и наслушаемся! – говорил Затрапезный.

– Вот Федор Григорьевич ждет уведомления: теперь ли прикажут явиться или в Царское Село, весною, – сообщил ему Нарыков.

Труппа актеров простилась с Затрапезным и повернула к зданию театра; они прощались с фабрикантом – любителем их искусства, обращаясь к нему с различными приветствиями; Яковлев высоко поднял свою шапку над головою, а Затрапезный махнул им рукой и пошел дальше.

Артисты подошли к зданию театра, очень небольшому и незатейливо выстроенному; сторож отворил им двери, и они скрылись под кровом радушно принявшего их здания; Яковлев перешагнул через порог его с блаженным волнением: он попал наконец в свою сферу!

Глава VIII

В то время как Стефану удалось пробить себе дорогу и он был счастлив и свободен, – в то самое время его старая знакомая, преданная семье Малаша, проводила жизнь в тяжелом скитальчестве. Следуя за мужем, с которым судьба так случайно соединила ее навеки, с толпою других беглецов, двинувшихся из центра Руси к ее окраинам, – она была все еще на пути, или, вернее, все еще искала путь к свободе. С тех пор как Стефан приметил когда-то на Волге мужа Малаши в лодке, подъехавшей к барке, – с тех пор она не переставала странствовать; она то плыла по воде, то шла пешком и прошла почти большую часть Восточной России. Все они пробирались в какую-то обетованную землю по указаниям каждого встречного и руководясь всеми ходившими в народе слухами. Сначала Малаша испытывала неудобства медленного плавания по Волге, не имея пристанища на суше и без запаса хлеба или денег. Борис, муж ее, слывший ловким малым в своей местности, оказался ненадежным вожатым в новом, неизвестном краю. Нередко он подводил под беду своих спутников своей болтовней или самонадеянной смелостью. Уговорив их сначала идти в Астрахань, он скоро переменил план, что возмущало его спутников. Часто, причалив к берегу Волги, он уходил на разведку и переменял свои планы, соображаясь с новыми слухами. Теперь он упрямо стоял на том, чтобы повернуть к Оренбургу и идти на Оренбургскую линию, где вновь строились крепости и устраивались промышленные заводы. Несколько дней провели беглецы в толках, ни на что не решаясь! Они разбили временные шатры на лесистом берегу Волги и развели костры. Женщины разбрелись по окрестности просить милостыни и пропитанья, мужики чинили обувь и поправляли лодки. Уж наступил октябрь, вечера были холодны, а впереди предстояли еще большие холода и ненастье, а конца пути все не было видно! Вечером у костра все приступили к Борису, требуя, чтоб он порешил раз, не переменял больше ничего и скорее вел их на место поселенья. Борис сидел у огня нахмуренный; другие беглецы смотрели еще мрачней его и суровее. Вспыхивая по временам, пламя костра освещало их злобные и истомленные лица и снова потухало, оставляя все во мраке. Малаша беспокойно следила из своего шалаша за толпою сидевших у костра и прислушивалась к их говору.

– Если ты так первого встречного слушать будешь, так мы никогда на место не придем и помрем на дороге, – говорил пожилой и хворый крестьянин.

– Не встречного, а целую партию рабочих видел на постоялом дворе; все их разговоры слышал. Они для себя толковали: сколько они заработают при постройках в крепости. А другие дальше идут, на заводы, где глину фарфоровую разрабатывают.

– Ну и ты сейчас за ними – дальше! Тебе не по нраву на месте жить! Придется нам бросить тебя да идти одним.

– Как вам лучше, так и делайте, я для всех старался, – возразил Борис.

– Сколько месяцев водишь ты нас без пути, без дороги! – сердито говорил другой крестьянин, подле которого лежал у костра больной парнишка лет двенадцати.

– Хуже было бы, если бы мы пошли к Астрахани, – уговаривал Борис, – остановили бы нас и отправили бы к прежнему помещику! А в Оренбурге приписаться дозволено и работу найдем! Наверное говорили мне, указ такой вышел: кто на линии к казакам припишется, тех не высылать на родину! Так надо идти в Оренбург.

– Пешком, значит, идти?.. – проговорил хворый крестьянин.

– Где пешком, где по воде, а то повозки купим и лошадей: в степи прокормим.

– Долго ли идти? До зимы не дойдем? – спрашивал хворый.

– Рыба ищет где глубже… – начал было Борис, но больной не дал кончить; он вскрикнул, обратясь ко всем:

– Ребята! Бросьте его туда, где глубже, – право, лучше будет? Долго ли ему еще мудрить над нами?

– Сейчас пореши, куда идти, где остановимся! Пореши, да и на том и стоять будем! Или мы сейчас бросим тебя вправду к рыбам! – кричали все, приступая к Борису.

Но в ту же минуту что-то забелело, и рядом с Борисом стала жена его, знакомая нам Малаша. Она остановилась, выступив вперед, исподлобья посматривая на обступивших мужа; она стояла спокойно и молча, прижав одну руку к груди и свесив другую, ожидая, что будет дальше. Завидя ее, крестьяне притихли, потому ли, что жалели Малашу, или потому, что боялись в ней опасной свидетельницы угроз.