Бояре Стародубские. На заре

Обратный путь домой показался ему короче, дорога знакомее. Вечер был светлый от зари; тихий ветер веял в лицо ему; отдохнувший конь выступал свободнее и скакал весело. В ушах Алексея звучали еще речи меньшой боярышни и казались ему милее всех ее песен, словно заколдовали они его вместе с тем ее причитаньем, что раздавалось в лесу.

«Уговорить бы мне только отца, – думал он, – да скажу ему, что и меньшую-то за меня идти приневолили, все же ему будет больше по нем, радостней». Так помышлял Алексей, хорошо зная обычаи старого боярина.

Вернувшись домой, Алексей в следующие дни весело смотрел вокруг себя и на всю вотчину: на луга, на поля и на светлое небо над Ветлугой. Часто посещал он Лариона Сергеевича и с ним совещался. Боярин был также светел, доволен, а в доме у него все ожили. Боярышни часто показывались на дороге в бор, показывались и в приходской церкви; и матушка, Ирина Полуектовна, молилась, подымая очи на образа светло и спокойно. По окрестности носились слухи, что сладилось сватовство у Стародубского с Савеловыми, но говорили все, что сосватали за него старшую боярышню:

– Старшую, старшую! – настаивал снова Никита Петрович, сурово обращаясь к сыну, когда тому подали коня ехать к Савелову. – Вы там с боярином Савеловым из пустых голов толкуете! Разве можно к нам в семью эту птицу брать, певунью, меньшую боярышню!..

Алексей обомлел. Он было считал дело конченным, а вдруг лежит пред ним беда, как прошлогодний снег, замерзший над молодыми всходами. И сжимала сердце тоска от слов отца. Молча вскочил он на коня и поскакал сказать боярину Савелову, что дело их снова спуталось!

– Погоди, Алексей Никитыч, не хмурься, ты со мной посоветуйся; это я вперед видел; да будет за тобою меньшая, потому Степаниду силой не повели бы в церковь! Тверда больно стала; хочу, говорит, пострадать ради Господа! – рассказывал боярин Савелов.

– Старика моего тоже не приневолить! – мрачно говорил Алексей.

– На это я также надежды не полагал: упрям он в том, что задумает! А мы обойдем его, невесту мы под фатой поставим. На Руси у нас нередко так, одну другой подменяли!

Молодой боярин слушал недоверчиво, хотя лицо его прояснилось и улыбка мелькнула на сжатых губах.

– Согласится ли меньшая боярышня войти в семью обманом?.. – робко проговорил Алексей, боясь услышать сомнительный ответ.

– По правде скажу тебе о том, что в семье у нас приключилося! Ведь одна у нас голубка, меньшая, осталась! Двое суток напрасно искали мы старшую, Степаниду: увели ее черницы! – Голос Савелова дрогнул и прервался.

– Не нашли вы на след? – спросил Алексей, жалея деда.

– Письмо сегодня подкинули. Пишет она, что поселится в монастыре; просит не горевать и не опасаться. – Голос старика снова прервался. Слезы показались на глазах Стародубского от жалости к горю боярина-деда; но в то же время сердце забилось у него привольней при вести, что боярышня Степанида удалилась навсегда из мирской жизни!

– Ради этого подаюся на обман! – говорил Савелов. – Невеста обещана, да где же взять ее, если не подменить другой? И Никиты Петровича гнев уляжется, когда узнает он, что другой невесты в доме нет у нас, и не наша вина в том! Торопись же боярин свадьбой.

В тот же вечер Алексей сказал отцу, что дело их кончено и невеста обещана.

– Да которая? – спросил Никита Петрович подозрительно.

– Какую ты сватал, а мне до того дела нет, которая она! – уклончиво ответил Алексей. – Только бы кончить скорей: пишут мне, слухи есть о войне.

– Дело не за мной стояло, все оттягивали Савеловы! Потребуй ты, чтобы безголовый дед решал поскорей и повенчал бы в первое воскресенье! – приказал старый боярин.

После такого решения Алексей поспешил уйти, чтобы не выдать себя словом или взглядом. До воскресенья оставалось только несколько дней и ночей, которые Алексей проводил без сна; не доверял он даже Лариону Сергеевичу; все казалось ему: проведут старики и женят на Степаниде! А не того желал он после поездки своей в монастырь.

Мрачный одевался он к венцу и принял от Дорофея ферезь, всю шитую шелками и золотом и обложенную дорогими мехами. Пасмурен был он, принимая благословение отца, и не повеселел, едучи с отцом в одной с ним колымаге в усадьбу Савеловых, где боярин Ларион Сергеевич встретил их на крыльце со всеми приглашенными на свадьбу гостями.

– Невесту сейчас благословили образом и с подружками проводили в церковь! Не опоздал бы жених, думали… Да вот и за ним из церкви шлют! – говорил боярин, издали глядя на подъезжавшую к воротам его золоченую колымагу. – А мы с тобою, боярин, Никита Петрович, войдем в хоромы; позволь угостить тебя, ожидая молодых и провожатых! – Никита Петрович благосклонно принял предложение и сам торопил жениха в церковь. Алексей еще раз пристально взглянул на боярина Савелова, стараясь угадать, не хитрит ли он с ним; но ничего не мог высмотреть в глазах боярина, быстро опустившихся, быть может, пред его отцом.