Бояре Стародубские. На заре

– Наши предшественники сделали свое дело; слава им, и помянем их добрым словом! Но наше время другое, нам и бороться не с кем. Посвящайте себя религии, если чувствуете к тому склонность. Но в наше мирное время, когда не гнетут нас поляки и католики, можно взять и другое дело. Есть много и других дорог, и везде нужны люди. Москва уж давно не враждует с учеными нашей академии, и если б я вышел из академии, не посвятив себя духовному званию, вы ничего не должны говорить против этого. Куда бы я ни пошел, лишь бы я работал и работа моя приносила пользу людям.

– Тебе, такому одаренному свыше человеку, стыдно будет выйти из академии, не кончивши. А твои странствия приведут ко вреду тебя и других… – горячо возражал Сильвестр.

– Если так, то уходите и вы с хутора скорее; вы также можете вредить тут.

– Кому? Что тебе взбрело на ум?

– Которой-нибудь из двух дочерей хозяина, Харитонова. Если вы не намерены остаться здесь навсегда, скажу вам прямо – уходите скорее. За старшую я не боюсь, она о вас не подумает; но вторая так слушает ваши благочестивые речи, что готова идти, куда вы ей укажете.

– Я никому не укажу дурного пути, – ответил Сильвестр спокойно.

– Хорошо бы было, если бы вы могли идти по этому пути вместе, рядом…

Сильвестр смутился и покраснел от такого замечания.

– Прощайте, – сказал он, – пора вам идти дальше, я подумаю о том, что вы мне говорите. Прощайте!

– Дай вам Бог надумать что-нибудь такое, при чем вам веселее жилось бы на свете! Прощайте! Кто знает, приведется ли свидеться опять!

Оба приятеля дружески обнялись на прощанье. Они разошлись каждый по своей дороге. Сильвестр шел домой задумавшись, ему казалось даже, что хутор, к которому он возвращался теперь, смотрел на него не так весело и что ему будет там уже не так ловко и свободно: все это было по милости вопроса, брошенного ему Барановским.

Барановский меж тем весело шел вперед, подымался с лугов на холмы, засеянные хлебами. Простор охватил его, так легко дышалось, и неприятно было вспомнить увещанья Сильвестра – скорей вернуться в душные стены города и академию. «Как бы он странствовал, если б не был связан, и Сильвестр, – подумал он, – скоро почувствует, как он стеснен. А смутился он и странно в первый раз заговорил со мной на «вы», точно с начальником, от которого получил замечание». Стефан Барановский шел дальше между протянувшимися полями овсов и пшеницы, все золотилось, блестело на пекущем солнце; кой-где зеленели холмики, поросшие деревьями, из хлебов выпархивали тяжелые перепела, в самом небе носился ястреб, протянув крылья. Барановский скоро забыл Сильвестра и хутор, вглядывался все дальше в горизонт, где синел Днепр, расстилаясь по лугам, – оттуда потянул более свежий ветерок. Барановский позабыл все заботы и потихоньку затянул песню. Он был хороший ходок и до полудня успел сделать немалый конец, но не дошел до жилья. Он подсел к полю ржи, вынул съестные припасы, уложенные ему на хуторе, и после завтрака, когда томительно знойный воздух клонил ко сну, – он лег спокойно около дороги, спрятав голову в высоко растущие травы, и заснул. Он спал долго и крепким сном, как спят все утомившиеся пешеходы в степях.

Глава III

Путешествие пешком не могло быть легко, и не скоро пришлось Барановскому добраться до родного края. Россия и тогда делилась на губернии, но к некоторым губерниям причислялись еще так называемые провинции. Городок, в котором жила семья Барановского, принадлежал к Нижегородской провинции. Маленький городок смотрел бедно, еще беднее смотрел дом матери, очень устаревший. Он был окружен большим двором и огородом; в конце огорода, у реки, стояли кузница и много разоренных строений и домиков. Это была когда-то фабрика его покойного отца для выделки железных изделий. К фабрике его были приписаны и закрепощены душ тридцать крестьян, по правам того времени. Но теперь все дома около кузницы стояли разорены и пусты; все рабочие сбежали одни за другим в дальние края империи; они сказывались там не помнящими ни родства, ни помещика, и им позволялось приписываться к вольным общинам поселенцев, которыми старались тогда заселить пустые окраины степи, тянувшейся на юг. Поселенцы эти состояли большею частью из беглых крепостных людей помещиков. Они селились, охотно брали на себя новые подати и повинности, только бы их не высылали на прежнее место жительства, к прежнему помещику.