Бояре Стародубские. На заре

Отец желал удалить такие сцены от дочерей. Но не так легко удавалось ему удалять Анну и от этих представлений, и от многих других суетных внушений Афимьи Тимофеевны. Трудно было предостеречь ее от напеваний тетки о том, что лучше всех на свете жилось царским слугам; что нет лучшей доли, как пробраться в услужение при дворе и выйти замуж за знатного вельможу! Анна заслушивалась и мечтала о возможности такого плана.

– Тогда можно бы бросить хутор и не вспомнить о нем! – говорила Афимья Тимофеевна. – Наряжайся тогда в парчу и бархат и увешивай грудь золотыми ожерельями и жемчугом!

Такие внушения падали не на бесплодную почву. Анна уже старалась провести в свою жизнь хоть что-нибудь, напоминавшее такие мечты. Вместе с Афимьей Тимофеевной перерывала она все сундуки, где хранились богатые наряды: парчи и ковры, все оставшееся наследство московских бабушек Петровского времени и времен Анны Иоанновны, – и выбирала все, что могло годиться на украшение своей комнаты.

Когда Барановский считался уже близким знакомым в доме, старый хозяин проводил его по всему дому: через парадную гостиную с обветшалою теперь, когда-то богатою штофною мебелью, через диванную с сплошным диваном вокруг стен, очень низеньким и покрытым коврами, и даже через комнаты дочерей, чтобы показать все свое жилье. Барановский, всегда пытливо во все всматривавшийся, заметил резкую разницу в убранстве комнат обеих сестер. В комнате Ольги, просторной и светлой, все было чисто и просто. На окнах белые кисейные занавесы, длинное белое покрывало на постели и на подушках, в простенке зеркало, кой-где малороссийские вышитые рушники, в углу кипарисный шкаф с книгами, простые деревянные скамьи с сафьянными подушками у стен – все очень просто. Не то было в комнате Анны. Там на тяжелых креслах с высокими спинками виден был, хотя и полинялый, бархат; большой дубовый стол накрыт был персидским ковром; над кроватью висел тяжелый штофный занавес с золотым кольцом у потолка. В шкафах, за стеклом, было много серебра, кубков, ковшей и чаш.

– Искусно свили вы свое гнездышко и хороший матерьял выбрали! – сказал Барановский Анне, рассматривая все в ее комнате. – У сестры вашей комната не похожа на вашу.

– У меня сохраняются все наши старые вещи; сестра не хотела взять это на себя. Посмотрите: вот портреты русских царей, а вот портреты польских королевичей… – показывала Анна на большие портреты, висевшие в простенках в золоченых рамах. – Портреты эти достались нам еще от прадедов наших.

– Вот такого бы королевича дождаться в женихи! – сказал Барановский, рассматривая портрет какого-то молодого польского королевича.

Анна спокойно улыбнулась, – может быть, Барановский угадал ее мысли.

– Невозможного и желать не следует, – сказала она, помолчав с минуту.

– Да нельзя же вам, однако, выходить замуж за человека простого, как все люди! Не знатного, не богатого да, пожалуй, еще не только не добравшегося до бригадирского чина, а и вовсе без чинов.

Анна опять улыбнулась и не вымолвила ни слова. Сильвестр подошел к шкафчику с книгами в комнате Ольги и не слышал этих расспросов. Кончив осмотр дома, все сошли с галереи в сад, садом прошли в поле, где пшеница, наливаясь полными колосьями, вся наклонилась к земле. Обе сестры пошли рядом с Сильвестром, а Барановский следовал за ними, поодаль от них; Сильвестр говорил, что он не надышится этим целебным воздухом.

– Век прожил бы в деревне! Сколько бы время было здесь и читать, и написал бы много в тиши! – продолжал он.

– Для вас такая жизнь шла бы, вы не заметили бы одиночества за своими книгами, – сказала Анна, – а я бы желала жить между людьми! Только ради отца я согласилась жить здесь.

– Отец позволит тебе уехать, куда ты пожелаешь, – сказала Ольга, – ему довольно и того, что я останусь при нем.

– А вы не уедете от отца? – спросил Ольгу Сильвестр.

– Нет! Зачем уезжать, когда и здесь хорошо! – ответила она.

– Да, – проговорил Сильвестр задумчиво, – женщины могут свободно располагать своей судьбой, не то что мы!

– Ну, не все женщины свободны! – возразила Анна. – Но неужели это считается грешно – выбрать себе занятие согласно с своими желаньями?

– Мы в академии не от себя зависим, – говорил ей Сильвестр, – нас для того и воспитывали, чтоб мы принялись за деятельность, которую нам укажут. Да если бы нам и позволили выбирать, так сами мы должны понимать и идти туда, где нужна наша помощь.

Сильвестр попал в свою колею и, все подвигаясь вперед по меже полей, не умолкая высчитывал обязанности человека. Барановский слушал, следуя за ними молча.

«Умные девушки, – думал он, – стали бы другие слушать его? Этим девушкам нравятся, видно, его умные речи; терпеливо как слушают!»