Боярин

Черные ветви кустарников и деревьев лениво покачивались на фоне пламенеюще-багряной зари, уже начинало смеркаться. Сделав еще пару шагов, боярин в задумчивости остановился – куда дальше идти-то? Часовой как-то не указал точно, лишь махнул рукой, а никаких тропок поблизости не имелось, так что выбор был невелик – либо в обход, через камыши, либо продираться напрямик через заросли. Опять же, продираться – куда?

Молодой человек огляделся по сторонам и прислушался. Не может же быть так, чтоб Маша с Яцеком сидели бы в полной тишине, наверняка разговаривали сейчас о чем-то, а то и вполголоса пели песни, спать-то вроде бы рановато еще. Хотя нет, для этой эпохи – в самый раз. И что – храп теперь слушать? Так Маша не храпит, а Яцек… черт его знает, наверное, нет, юн еще слишком для храпа.

Чу! Павел навострил уши: показалось, что кто-то вскрикнул. Быстрый, сразу же умолкнувший крик… похоже, кому-то поспешно зажали рот. Вон там! Вон в той стороне! За брединой.

Отводя руками ветки, боярин бросился в заросли, продираясь сквозь густые и колючие кусты… малина это была или шиповник, или, может быть, дикий крыжовник – обдирая в кровь руки, Ремезов выбрался наконец на небольшую полянку… и даже не успел перевести дух, чуть было не словив грудью нож!

Хорошо лежавший в траве Яцек успел крикнуть, предупредить, а то бы… Уклоняясь, Павел резко дернулся влево, и брошенный плюгавцем Трегубом нож улетел в заросли, не причинив Ремезову никакого вреда. А ведь мог бы! Запросто.

– Ах ты ж гнус колхозный! – заметив привязанную к старой вербе полуголую девушку, боярин выхватил из-за пояса трофейную саблю.

То же самое успел сделать и Трегуб, он же и атаковал первым, понимая, что в данный момент ничего другого не оставалось – слишком уж темно, чтоб уйти. А полянка небольшая, в случае чего Павел его догнал бы.

Удар! Звон! Казалось, что на всё плесо… Э, нет, так не пойдет! Пьяные бродники, конечно, ничего уже не услышат, но вот привлекать внимание часовых совершенно незачем. Значит, не нужно эффектных отбивок, отводок и прочего. Уклоняться и, выбрав благоприятный момент, бить наверняка.

Снова выпад! Ремезов на этот раз уклонился, не подставляя клинок под удар и, в свою очередь, сам попытался достать противника в грудь.

Трегуб, отскочив, хэкнул. В широко распахнутых, сверкавших недюжинной злобой глазах его, словно адский огонь, отражалось багряное пламя заката.

Вот сейчас плюгавец заорет, позовет на помощь… Не орал. Надеялся справиться сам? Ну да, рубака опытный. Так и Ремезов не юный пионер.

В-вухх!!! Срубая ветки, пролетел нал самой головою клинок – Павел резко присел и, словно распрямившаяся пружина, рванулся вперед, не давая врагу опомниться. Ударил головою в живот – Трегуб явно не ожидал такого, да и кто будет ждать подобных действий от того, в чьих руках острая сабля? К тому же и руки вполне умелые. Вот и плюгавец не ждал, просто не успел среагировать, отброшенный далеко в кусты мощным ударом боярина.

Ремезов не стал церемониться, даже на ноги не поднимался, некогда… Клинком по горлу! Ватажник захрипел, захлебываясь кровью, пару раз дернулся…

– Готов.

Ремезов деловито обтер о траву окровавленную саблю и быстро освободил от пут пленников. Маша стыдливо закрыла обнаженную грудь разорванным платьем:

– Он меня хотел…

– Я знаю, – оглядываясь, нетерпеливо перебил Павел. – Нам надо уходить как можно быстрее.

Тонкие губы Яцека задрожали:

– Но это же верная гибель! Бродники знают здесь все дорожки, а мы… Ах, – резко замолкнув, парнишка тяжко вздохнул. – А ничего другого нам и не остается.

– Бежим же скорее! – выплюнув изо рта кляп, Маша сверкнула глазами. – Хоть как-то, хоть куда-то уйдем.

– Уйдем, – спокойно кивнул Ремезов и, понизив голос, спросил: – Случайно, не видали, где бродники держат татар?

– В рощицу повели, – без всякого удивления отозвался отрок. – Я видел.

– В рощицу, говоришь? Ну-ну…

Приставленный к пленным монголам охранник – молодой, глуповатого вида парень в заячьем треухе – отнесся к своим обязанностям не шибко-то хорошо. Сидел, привалившись спиной к молодому дубу, да хлестал себе хмельное из высокого, с широким горлом, кувшина. Все правильно – кого тут опасаться-то? Пленники связаны надежно, можно и самому отдохнуть: раз все вокруг веселятся, отставать негоже, когда еще подобный случай выпадет?

Ремезов не хотел убивать, хотя, наверное, и нужно было бы. Просто, обойдя дуб, оглушил часового прихваченным еще на поляне камнем, да, обернувшись, бросил следовавшим за ним по пятам Яцеку и Маше:

– Связать!

Сам же, вытащив саблю, живо подошел к пленникам, темные фигуры которых едва угадывались в только что наступивших сумерках, и, не тратя драгоценное время на вступление, тихо сказал:

– Я – Павел Ремезов, боярин и друг мингана Ирчембе-оглана.

– Ты пришел нас убить? – глянув на обнаженный клинок, нарочито лениво осведомился монгол. – Хорошие же друзья у Ирчембе!

Он говорил по-русски не очень-то хорошо, но вполне понятно, а вот привязанный к соседнему дереву мальчик с черными косами, похоже, не понял ни слова. Или все же понял и просто презрительно молчал?