Боярин

– Извините, Елизавета Петровна, но пока я распространяться на эту тему не стану.

– А зачем вам ускоренная подготовка экипажа? Вы опять куда-то собрались? – поинтересовалась Катя.

– А для чего же я строю «Новик»? Уж точно не для того, чтобы поступать на службу к кому-то из бояр или князей.

– Эти планы также тайна за семью печатями? – вздернула бровь Москаленко.

– Вовсе нет. Как только «Новик» встанет в строй, я собираюсь войти в состав Добровольного флота.

– Вот, значит, как. И какой театр военных действий заинтересовал моего приемного сына? Ну, так, чтобы я знала.

Стать владельцем боевого корабля, не будучи у кого-либо на службе, в России было невозможно. Но поступая на службу к боярину или князю, командир корабля должен был дать вассальную клятву, иначе с ним никто не станет иметь дело. Единственное место, где капитан мог чувствовать себя более или менее вольготно, – это Добровольный флот.

Вольные капитаны, входящие в его состав, не являлись вассалами царя, но были его резервом на случай войны. А до той поры были вольны заключать контракты по своему усмотрению и заниматься своими делами невозбранно. Правда, это не должно было противоречить политике царя. То есть никаких дел с противниками России или ее союзниками. Это должно было специально оговариваться при заключении контракта с нанимателем.

В Добровольный флот в основном входили торговые суда, которые в военное время переквалифицировались в транспорты или крейсера. Но имелись и чисто боевые. Правда, их было совсем немного, так как содержание военного корабля – это дорогое удовольствие. И вообще, государь не жаловал каперство в общепринятом понимании, как не терпел подобного и в составе флота, являвшегося его резервом.

Поэтому русские вольные капитаны предпочитали все же торговые суда, а редкие боевые корабли выступали в качестве наемников, но никак не каперов. Разумеется, и им перепадали трофеи, но это ведь не сравнить с целенаправленной охотой на торговцев.

– Елизавета Петровна, вы напрасно сердитесь. Разве я не волен в своих решениях и поступках до той поры, пока это не задевает чести и достоинства рода Москаленко? – покачав головой, возразил Борис.

– Уел. Итак? – продолжила настаивать на объяснениях приемная мать.

– В какие края направиться, мы еще не решили. Ходовые испытания на «Новике» начнутся в сентябре. Потом нужно будет войти в состав Добровольного флота. А там и с местом определимся.

– Но вассал не может поступить на службу в Добровольный флот, – возразила Катя.

– Так ведь и я еще не скоро займу место на капитанском мостике. Пока там накрепко обосновался Дорофей Тарасович, – сообщил Борис, не видя в этом никакого препятствия.

Ну вот верил он Кате, и все тут. Не могла она его обмануть. Правда, сейчас девушка с эдакой игривой хитринкой смотрит на него: мол, ты в моих руках. Но это всего лишь игра, не больше.

В этот момент взгляд Измайлова зацепился за молодого человека в студенческой форме. Он как-то уж очень целеустремленно направлялся к «мороженице», неся в руках коробку с тортом. Только держал ее слегка на отлете, все время посматривая себе под ноги. И вид какой-то нервный, дерганый. А еще отчего-то сложилось ощущение, что содержимое коробки несколько тяжелее кондитерского изделия.

Пальцы сами отстегнули верхнюю пуговицу двубортного мундира. Борис сунул руку под лацкан, нащупывая рукоять «бульдога» в плечевой кобуре. Вот уж чего он не собирался делать, так это расслабляться, а потому с оружием не расставался. Револьвер слева был заряжен травматическими патронами, справа – боевыми.

– Что случилось, Борис? – недоумевающе вздернула бровь Москаленко, наблюдая за его действиями.

– Надеюсь, ничего и дело обойдется простыми извинениями, – поднимаясь, произнес Борис и добавил уже громко: – Молодой человек, остановитесь! Да-да, я вам говорю!

Одновременно с этим он извлек револьвер. Плевать, если он ошибся и это не бомбист. Убить он его не убьет, а за неудобства всегда можно принести свои извинения.

Вместо того чтобы остановиться, студент рванул вперед, выставив перед собой коробку, словно минный катер – шестовую мину. Кой черт словно!

Б-бах!

Пуля взбила рубашку на груди парнишки, исторгнув из него болезненный стон. Коробка вылетела из руки и, описав короткую дугу, шлепнулась на пешеходную дорожку, выложенную разноцветной бетонной плиткой.

Взрыв вышел оглушительным. Осколки тротуарной плитки забарабанили по дереву, с противным чавканьем вгрызались в тела и с гулом проносились мимо. Мгновение – и по летней площадке словно прошлась картечь. Крики, стоны, хрипы, стенания.

Борис ощутил толчок взрывной волны и острую боль в левом плече, которое словно ожгли раскаленным прутом. Вот только он не придал этому значения. Его взгляд был прикован к Кате и Елизавете Петровне, которых швырнуло на пол. Яковенкова оказалась на пути осколков, фактически прикрыв его. Теперь же лежала на деревянном полу, силясь вдохнуть и пуская кровавые пузыри. Москаленко и вовсе не подавала признаков жизни.