Боярин Осетровский

Я скромно потупился, а перед моим мысленным взглядом возник лист бумаги, на котором сами собой возникли строки списка того, что мне крайне нужно. А рядом — второй лист, со списком того, чего ни в коем случае у царя просить не стоит.

Списки практически совпали.

Вольно царю обещать всё, что захочешь. А как до дела дойдет… Нет, так-то он вознаградит, конечно, царское слово тверже гороху. Только потом твою жадность, наглость, и далее по списку — обязательно припомнит. Да так, что ты остаток жизни «царскую милость» отрабатывать будешь. Просить что-то у царей — все равно что брать в долг у мафии. Меняешь множество проблем на одну — ты теперь должен мафии.

Но и отказываться не стоит. А то получится, что брезгуешь царским расположением.

В общем — два стула. Просить нельзя и не просить нельзя.

И долго думать тоже нельзя.

В общем, все, что мне успело прийти в голову — что просьба должна быть необременительной, чтобы царь не пожалел о своей щедрости, но и не мелкой.

— Служить тебе, царь государь, для меня само по себе награда. Но, если можно, ответь мне на один вопрос.

Самое безопасное — попросить какую-то информацию. А из информации мне сейчас интересна только одно…

— Что ж за вопрос-то такой? — с искренним любопытством поинтересовался царь-батюшка.

— Расскажи мне, отчего род Сисеевых вымер.

Мне ведь Голос за помощь отблагодарить как-то надо… Про то, что для меня мои девочки сделали — я тогда еще не знал.

Если вы не помните — разговор у нас проходил в коридоре подвалов Приказа тайных дел. Передо мной — царь, а я — на коленях. Да не у царя на коленях, блин! На полу стою, в пол смотрю! Так вот — почти сразу после своего вопроса я вдруг понял, что задавать его не стоило.

Какая-то неведомая сила дернула меня за подбородок, так, что мое лицо повернулось к царю. Тот склонился надо мной и очень-очень спокойным голосом спросил:

— Зачем тебе это знать, Викешка?

Не стоило, ой не стоило этого спрашивать… Но уже поздно.

— Отвечай.

И побыстрее. Пока царю не надоело и он просто не Повелел тебе. Тогда выложишь все — и про Голос и про Венец и про все-все-все…

— Чтобы понять, отчего в тереме убивающее проклятье завелось и почему оно на меня не действует. А на других — продолжает действовать.

Царь секунду помолчал, глядя на меня сверху вниз. А потом в его глаза сверкнули звезды Царского Повеления:

— Ни у кого больше про это не спрашивай. И ни одному человеку не рассказывай о том, что успел про Сисеевых узнать.

Мой рот захлопнулся сам собой, со щелчком. Нет, не от Повеления. Просто я понял, что челюсть у меня отвисла. От того, что я только что понял.

Если мне запрещает узнавать о Сисеевых сам царь, и не только узнавать, но и рассказывать кому-то о том, что я уже узнал…

Значит, этот род перебили по приказу царя. Не Василия Федоровича, конечно, дело все же сто лет назад было, но его предка — точно.

Что ж там за дрянь сто лет назад произошла?

* * *

— Викешенька!!!

На мне повисли с двух сторон Аглашка и Дита, а сбоку подскочили еще и Клава с Настей. Благо, что они, как более спокойные, вешаться на меня не стали, иначе я бы точно рухнул, прямо тут, в сенях.

— Ой, тебя же, наверное, пытали? — зажала рот Аглашка, — А мы тебя… Покажи, где раны!

И она, нимало не смущаясь, начала расстегивать на мне кафтан.

— Вы хоть до спальни подождите, — съехидничала Настя, отчего Аглашка тут же залилась краской и растерянно принялась расстегивать-застегивать одну и ту же пуговицу.

— Спаси тебя бог, Аглашенька, — приобнял я ее, — За то, что выручила меня из застенков.

И я чмокнул ее в горячую щечку. Отчего щечка стала еще горячее.

— Я, значит, ночью к царю ходила… — демонстративно сложила руки на груди Клава, — а целуют не меня.

— Иди сюда, я и тебя поцелую!

Под хихиканье Аглашки я подхватил Клаву за талию и попытался чмокнуть ее в щеку. Клава со смехом попыталась вырваться, в итоге обе попытки оказались неуспешными — я ее все-таки звонко чмокнул, но не в щечку, а в ушко.

— Ай-я-яй! — запрыгала Клава со смехом, зажимая ухо, — Звенит-то теперь как!

— А меня! А меня! — запрыгала за моей спиной Дита.

— А тебя за что? — улыбнулся я.

— А меня… А меня… За то, что я такая хорошая!

Я со смехом расцеловал всех: и Диту, и Настю, которая на поцелуи и не претендовала, и тетю Анфию, которая просто стояла рядом и улыбалась, глядя на нашу возню.

Господи, как же хорошо-то! Когда не нужно ломать голову над тем, что за интриги крутятся вокруг тебя, как стальные шестеренки и как сделать так, чтобы тебя в эти самые шестеренки не замотало.