Боярские дворы

Происходили обычно свибловские музыкальные вечера, принесшие такую популярность музыкантам и певицам, в специальном дощатом театре площадью около 200 квадратных метров. Хотя и сильно обветшавшее, здание это с двумя огромными окнами и под дощатой крышей сохранялось еще в тридцатых годах прошлого века. Для гуляний же предназначалась длинная, густо обсаженная липами и цветами аллея, где зажигались транспаранты с инициалами – вензелями выступавших исполнителей и пускались замысловатые фейерверки.

Подобная жизнь на широкую ногу не могла не расстроить даже огромного кожевниковского состояния. Наступило неизбежное банкротство. Управление свибловским производством и хозяйством переходит в руки родственника былого единовластного владельца, некоего А. И. Квасникова. Так, во всяком случае, утверждают литературные источники. Однако документальные данные вносят сюда существенные изменения.

Материальные затруднения у Кожевникова действительно появились. От музыкальных вечеров пришлось отказаться. Гуляния продолжались только по традиции, без деятельного, тем более финансового, участия владельцев Свиблова. Часть земель, в том числе усадьба, была продана. Судьба «Вишневого сада» постигла Свиблово много раньше появления чеховской пьесы. И хотя И. П. Кожевников продолжает жить здесь и в середине XIX века (он умер в глубокой старости в 1889 году), рядом с ним хозяйничает новый владелец – горный инженер Г. Б. Халатов. О печальной участи Свиблова А. С. Пушкин напишет еще в 1833 году: «Подмосковные деревни также пусты и печальны: роговая музыка не гремит в рощах Свиблова и Останкина; плошки и цветные фонари не освещают английских дорожек, ныне заросших травою, а бывало, уставленных миртовыми и померанцевыми деревьями. Пыльные кулисы домашнего театра тлеют в зале, оставленной после последнего представления французской комедии. Во флигеле живет немец управитель и хлопочет о проволочном заводе...»

Слова А. С. Пушкина имели самое непосредственное отношение именно к Свиблову. Здесь заводы начинают появляться один за другим, крестьян становится все меньше, а занятых на производстве рабочих все больше. В 1852 году в селе числятся шерстопрядильная фабрика купца Карасева, сукноткацкая фабрика купца Синицына, суконная – Шапошникова, а спустя тридцать лет рядом с текстильными предприятиями появятся гвоздильный и патронный заводы, аппретурное заведение, хлебопекарня. То, что представилось одному из современников Кожевникова примером бренности земной славы и благ, в действительности свидетельствовало о жизни приближавшейся в своих границах к Свиблову Москвы.

Кто знает, может, ждет Свиблово в недалеком будущем и настоящее возрождение в качестве владения, переданного патриарху. Остается лишь гадать, что из его прошлого проявится в этом обновленном и недоступном почти всем москвичам облике.

Измена фаворита

Решение императрицы было окончательным и никаких возражений не допускало: барский дом и оранжерею перевезти в Царицыно, старую Троицкую церковь снести, деревню приписать к приходу соседнего села Сергиевского. И еще – построить здесь же, «на границе Коломенской дворцовой волости, при Большой Калужской дороге, на речке Черпановке», дворец для одного из великих князей. Заказ получил М. Ф. Казаков. Его проект, выдержанный в классических формах, с простым и удобным планом, был почти немедленно одобрен и начат строительством. Вслед за первым этажом строители вывели своды, но вынуждены были на том остановиться «по причине Турецкой и со Шведом войны». Но это со временем, а для первоначального решения, уничтожавшего старое Коньково, Екатерина сама нашла время приехать и осмотреть каждую подробность, каждый уголок неожиданно доставшейся ей усадьбы.

Для непосвященных царская покупка выглядела особой милостью к бывшим хозяевам, вернее – совсем еще юной, недавно осиротевшей наследнице Конькова Е. Н. Зиновьевой. Под силу ли ей было справиться с огромным хозяйством! Ведь не могла императрица оставить без внимания двоюродную сестру всемогущих братьев Орловых, в свое время давших ей возможность вступить на престол, освободиться от «случайно» убитого во время карточной игры мужа, продолжавших оказывать и другие не менее ценные услуги. Считаное время прошло с того момента, когда Орлов-Чесменский похитил в Италии, принародно, и привез княжну, которую называли Таракановой, а Григорий Орлов выступал в роли спасителя Москвы от чумной эпидемии 1771 года, хотя приехал в старую столицу с немалым опозданием и с самой болезнью толком дела не имел.