Боярские дворы

Проводя исторические исследования, невозможно предугадать, в документах какого рода и даже какого времени удастся найти ответ на интересующий вопрос. Документы, современные строительству троекуровской Никольской церкви, не заключали в себе никаких указаний на то, кто занимался этим строительством, кто вообще из наследников продолжал жить в селе. Любопытнейший ответ на этот вопрос принес донос-челобитная последних лет правления Анны Иоанновны, иначе говоря — написанный спустя без малого сорок лет, в 1739 году, Алексеем Ивановичем Троекуровым.

Алексей Иванович начинал так: «…в Московском уезде в Сетунском стану имею я вотчину село Никольское, Хорошево тож, в котором в 7207 (1699) году при деде моем боярине князе Иване Борисовиче застроена церковь о двух службах во имя великих святителей Алексея Митрополита да Николая Чудотворца, а после смерти деда моего оная церковь построена и всяким благолепием украшена, и верхняя в 1706 году освящена собственным иждивением матери моей и моим».

Таким образом, действительно подтверждался год начала строительства — 1699-й. До своей смерти, в ноябре 1703-го, И. Б. Троекуров успел церковь построить и освятить нижний алтарь. Верхняя часть, по-видимому, еще не была завершена. Ее окончание и освящение стали делом вдовы умершего в 1702 году И. И. Троекурова, княгини Анастасии Васильевны с десятилетним сыном на руках, которая сумела довести внутренние отделочные работы до конца в 1706 году. Двое других ее сыновей, пропущенные генеалогическими справочниками, Петр и Александр, умерли «в молодых летах». Дочь Прасковья Ивановна, будущая графиня Толстая, к родовому селу отношения иметь не могла.

Дальше А. И. Троекуров приводил обстоятельства существовавших между ближайшими родственниками его семьи отношений. «А ко оной церкви земли не определено, а определена руга (жалованье причту. — Н. М.) и дается и от меня и по ныне священнику и причетникам повсегодно денег по 18 рублей, ржи по 25 четвертей, овса по 12 четвертей, мяс свиных по шести пуд, по шести барана, да для сенокосу пустошь, на которой ставится сена по 60 копен, и оную ругу отправляю я один, а тетка моя ничего не дает, а во оном же селе имеется во владении шестой жеребий тетки моей вдовы княгини Ирины Петровны Троекуровой, и оная тетка моя, злобствуя мне, а церковь божию не хотя видеть в благолепии, построила ко оной церкви в самой близости скотские дворы и прочее непотребное строение, которое покрыто соломою…»

Таким образом, через сорок четыре года после гибели Федора Ивановича Троекурова была еще жива вдова его, носившая имя Ирины Петровны. Оспаривать этот факт не представлялось возможным, потому что созданная для рассмотрения троекуровской челобитной комиссия спрашивала старосту Ирины Петровны, приказчиков по обстоятельствам дела. Сама княгиня в Троекурове больше не жила, хотя первоначально и пользовалась здесь своим «шестым жеребьем» — шестой долей. Во всяком случае, так было десятью годами раньше, то есть в начале правления Анны Иоанновны, или в первый период нового правления. Но как же тогда объяснить существование и смерть в 1721 году другой княгини Троекуровой, Дарьи Родионовны, похороненной в самом Кремле? Двоеженство? В данном случае оно не представлялось возможным. Значит, ошибка в надгробной надписи, или подновлявшейся, или — что гораздо вероятнее — неправильно переписанной публикатором. Ничего проверить было нельзя — Чудова монастыря давно не существовало.

Впрочем, тот, кто публиковал надгробную надпись, в любом случае допустил ошибку. Он не обратил внимания, что надгробная плита говорила о жене — не вдове! — князя Ф. И. Троекурова. Иначе говоря, Д. Р. Троекурова-Стрешнева умерла при жизни своего мужа, а князь Федор поспешил жениться вновь. Ирина Петровна Салтыкова стала второй, намного пережившей мужа княгиней Троекуровой. Именно она и была матерью Прасковьи Федоровны, выданной ею замуж за князя С. М. Долгорукова. С выгодным браком Ирина Петровна заторопилась, хотя молодому супругу предстояла многолетняя заграничная поездка. В течение десяти лет ее дочь ждала своего находившегося в Голландии мужа.

А вот легким характером и уживчивостью рано овдовевшая княгиня Троекурова не отличалась. Вернее, мирилась с мужниной родней, пока не существовало другого выхода. Зато с появлением на горизонте своей царственной родственницы, Анны Иоанновны, дала себе полную волю. Существо дела А. И. Троекурова заключалось в следующем. Возмущаясь сооруженным теткой «непотребным строением, которое покрыто соломою», князь пояснял: «…отчего я имею опасность церкви божией, в которой имеется церковной утвари немалое число, а по силе вашего императорского величества указов, не токмо церкви божий, в которых совершается божественная служба, но и древние, имеющиеся в лесах и полях кладбища велено иметь в честности и огораживать и строения никакого на оных не строить и в пашню не употреблять, а она, тетка моя, не токмо праздное кладбище, но и церковь божию обстроила всякою непотребною гнусностию, которая по осмотру явно изобличится».