Боярский эндшпиль

В этот свой визит лекарь был один, пышногрудой красавицы Любушки не наблюдалось, так что сам осмотр прошел быстро, скучно и без лирических отступлений. Убедившись, что никакие споры грибные во мне не поселились, Мирон потребовал точного описания процесса – что и как Тятьев-старший делал с подопытными, вот прямо по пунктам и этапам. Во время моего рассказа внушительно кивал головой, часто переспрашивал, уточнял детали. Особенно его интересовали энергетические шары, контролирующие рост гриба. Те, которые для колдунов. Простых людей он и сам отлично мог использовать в качестве корма для грибницы. И даже похвастался, что прогресс кое-какой наметился, мол, если ослабленную спору подсадить человеку, то тот не помрет совсем, а словно живым мертвецом станет, но с понятиями, слушаться будет, тяжести там носить или охранять чего. Только пока это в теории, для практики подопытные нужны, а с ними дефицит.

В ответ на такую откровенность я тоже ничего не скрывал. Да что там темнить, библиотекарю уже было доложено, так что только повторил. Шары как шары, цвет обычный, да и не успел я хорошо все разглядеть, сознание потерял, а там как тряхнуло – и я на поляне. И почему два дня прошли – не знаю. Мирон, кстати, тоже не знал. И Сила, к которому я с тем же вопросом приставал. Тот только сказал, что портальные перемещения – дело темное и недостаточно изученное, тем более между мирами, такое якобы только в теории описывали, а на практике дальше другого континента не получалось, и вообще, радоваться надо, что выжил, а не застрял где-то между одним миром и другим.

Лаврентий Некрасович был не один. По правую руку от шефа сидел Розумовский, а по левую – сам окольничий колдовского приказа Еропкин. Под это дело и кресло притащили роскошное, даже посолиднее, чем у тиуна княжьей канцелярии.

Я вошел и скромно остался стоять, что характерно, предложения присесть не последовало.

Росошьев чуть нагнулся, опершись кулаками о стол, вперил в меня тяжелый взгляд, но пробыл в такой грозной позе недолго, снова расслабился, хмыкнул.

– Смотри, Нестор Петрович, как держится. И не боится нас.

Еропкин пожевал губами, постучал пальцами по столу.

– А чего ему бояться. Он уже свою историю всем рассказал, если что в секрете оставил, то уж точно не расколется. Хомич говорил, в обморок падает?

– Точно так, – угодливо наклонил голову Розумовский. – Сопротивляемость очень высокая, сами не хотите попробовать?

– Нет уж, – Еропкин усмехнулся. – Сколько Хомич тебе проспорил? Десятку? А Модест Всеславич – мастер знатный во всех отношениях, хорошо, что не кичится близостью родственной к князю. Так, Марк Львович, что делать-то с тобой? Ты ведь у нас герой теперь – из всей колдовской команды единственный живой вернулся. Тятьева-то мы давно подозревали, да, Лаврентий?

Росошьев кивнул, не сводя с меня тяжелого взгляда.

– А вот Хилкова жаль, такие спецы на дороге не валяются, опять человечка на место его искать, а где сейчас найдешь, одни бездари и невежи. Слушай, твоя светлость, может отдашь мне Травина? Он хоть колдунишка слабый, а все у тебя без дела болтается. В колдовском приказе мы его всему научим, глядишь, и принесет пользу княжеству. Что скажешь?

Тиун поглядел на Розумовского, тот покачал головой.

– Нет, – Росошьев сложил ладони домиком, – здесь будем приглядывать. У парня удивительная способность влипать в дерьмо, а потом выходить оттуда с прибылью.

– Ну и ладно, – Еропкин хлопнул по столу. – Значит, в пыточную его тащить не будем?

– Надо бы, – тиун поморщился, – но толку нет. Если уж княжич Тятьев с ним не совладал, а он какого там круга был, когда исчез? Подтвержденного второго, кажется? То куда нам супротив него. Ты вот, Марк, стоишь и думаешь, а чего это тебя позвали, а сами обсуждают, словно тебя и нет тут?

Я кивнул. С начальством надо соглашаться.

– Чтобы ты понял, что, если какая награда вдруг тебе будет от нашего князя, или Смоленского, это не тебе награда, а твоей удаче. А она – явление непостоянное. Еще – будут про Тятьева выспрашивать – держись того же, что и раньше. Нечего нам сор из избы выносить, его много еще осталось, как бы сам исчезать не стал, без нашей помощи. И если кто из подельников на тебя выйдет, интересоваться начнет, что и как – сразу к нам. Самодеятельностью не занимайся, ясно?

– Ясно, – снова согласился я. – Так что, и допрашивать не будете?

Росошьев улыбнулся мне ласково, словно дитю недоразвитому.

– Был бы ты злодеем, разговоры с тобой не разговаривали. Давно бы уже прикопали. Вел ты себя правильно, и Модесту Всеславичу сразу доложился, и сам вопросы какие надо задавал, и на вопросы чужие ответы давал нужные, так что рыть не будем, что там такое между вами стряслось. Раз получилось, и не рассказываешь – значит, это важно для тебя, а не для нас. Про то, что с синей смертью ты как-то совладать можешь, это еще Белосельские докладывали… Что тут сказать, у каждого есть секреты. Вот только себя не перехитри, Марк Львович. А теперь иди, некогда нам с тобой воду в ступе толочь.