Боярыня Морозова

– Печенки тресковой нажарьте. Рыбу тотчас посолите.

Мезенский воевода Цехановецкий был православный поляк, супруга его, пани Евдокия, послушная подданная, молилась, как власти приказывали. Зимой, когда привезли Аввакума, пани Евдокия тяжко болела. Протопоп, уповая на милость Исуса Христа, взялся лечить страдалицу: мазал церковным маслом, поил святою водой. Помогло. Да на ветрах весенних, жданных, грудь остудила. Налегла немочь на добрую молитвенницу, как медведь. Молилась пани Евдокия с великим прилежанием – за себя, за вздыхающего Алексея Христофоровича. Всякое дело начинал воевода вздохом, всякое известие, радостное и грустное, выслушивал со многими вздохами.

Воеводская изба стояла за тыном, построена по северному обычаю, высоко, широко. Отличалась от других изб пристройками: для караульных, для прислуги, для хранения припасов, пушной казны, рыбьего зуба.

Горница, где ждала протопопа пани Евдокия, была украшена ее белыми ручками: выбелена, в лазоревых цветах. Между окнами, в простенках, тоже нарисованы цветы. Глухая восточная стена сплошь в иконах, а на западной, с одним окном, две вышивки: на левой замок среди леса, на правой охотники да собаки – труды пани Евдокии. Она и теперь сидела за пяльцами. Увидела протопопа в дверях, всплеснула радостно ручками, оставила рукоделье, поспешила под благословение.

– Заждалась тебя, батюшка!

– Опять кашляешь?

– Слава богу, отлегло. Просил ты бумаги да чернил поучение писать. Я о твоем учительстве думала и молилась, и был мне нынче сон. Прилетел голубь – держит в клюве свиток. Я взяла за край, а голубь взмыл, свиток развернулся от неба до земли. А еще из того голубя перо упало мне в руки, я то перышко тебе подала. Рассказала сон Алексею Христофоровичу, а он и говорит: «Аввакуму надо жизнь свою записать. Мало кто бывал столь далеко, мало кто видел так много». Ты, батюшка, Алексея Христофоровича послушайся. Его слово доброе.

Взял протопоп бумагу из рук пани Евдокии, поцеловал свиток.

– Дивен сон, государыня. Мне бы наяву то перышко голубиное, Сатану посрамить.

– К чему сон-то, батюшка? – спросила пани Евдокия.

– Не ведаю. Мне ли, грешному, голубиную книгу писать. То дело святое, а я прост, убог… По мне никониан в блевотину мордами тыкать. Тут великой мудрости не надобно, правды довольно…

– А что скажешь о слове Алексея Христофоровича?

– Матушка ты моя! Да чем жизнь батьки Аввакума горше других? Иные за слово Божие вдесятеро против моего претерпели.

В горницу вошел сам Алексей Христофорович. Спросил Аввакума:

– Рассказала тебе пани Евдокия сон?

– Рассказала, государь. Дивное видение.

– Угости нас, – попросил супругу воевода. Брови у него были рыжие, росли, нависая над веками. Усы колечками, борода на одном подбородке, щеки бритые.

Пани Евдокия принесла братину, полную вина, три чарочки да семужки.

– Какое число сегодня? – спросил воевода.

– Обретение честных мощей преподобного Сергия Радонежского. 5 июля.

– Люблю русских святых, – сказал Алексей Христофорович. – Тот же Сергий. Платьем, трудами, всем видом своим – крестьянин, заботами о государстве – царь, молитвами, совершенством духовным – ангел.

– Сладко говоришь! – воскликнул Аввакум. – Отче Сергий благословил нас храмом Троицы, ибо душу его и сердце его пронзили слова Исуса: «Я открыл имя Твое человекам, которых Ты дал Мне от мира; они были Твои, и Ты дал их Мне, и они сохранили слово Твое». Миленькие! По сто раз читаем Писание, а разумеем мало. Открывается нам по вере нашей. Преподобному чудотворцу сокровенное поведано через слово Господа: «И все Мое Твое и Твое Мое, и Я прославился в них… Отче Святый! соблюди их во имя Твое, тех, которых Ты Мне дал, чтобы они были едино, как и Мы». Возлюбил Сергий Животворящую Троицу, и через его любовь освободилась Русь из плена Батыева… Но скажи ты мне, Алексей Христофорович, как складывал персты, молясь, благословивший нас храмом Троицы, многими дивными иконами Троицы?

Воевода грустно покачал головою.

– Как вся Русь, видимо…

– Как вся Русь, благодетель ты мой! Как вся матушка-Русь! Глазами к Троице, а персты сложены, утверждая истину о двух естествах Исуса Христа, ибо он прославился в нас, исполнив волю Отца и свою волю – спасти нас от первородного греха, посрамить, побить Сатану. Как молился Сергий, всея Руси чудотворец, спрашиваю? Как вся Русь! – Воздел длань, показывая двоеперстие.

– Истинно, батюшка! Истинно! – Пани Евдокия подняла белую ручку, выставляя два перста, перекрестилась. – Камень снял с души моей, батюшка. В сей глуши не от кого душевной крепости набраться.

– Вот и врешь! – сказал Аввакум. – Не бедна русская сторона подвижниками Господними. У меня в Москве жил блаженный Федор, босым всю зиму ходил. Здешний! Из Мезени! Сын богатого купца. Считал-считал барыши да смекнул – нет прибыльнее вечной жизни.

– Уже 5 июля, – вздохнул Алексей Христофорович. – На моей родине черешня поспела.

– А у нас, за Волгой, – черника, земляника. Грибы уж, небось, пошли. Самое веселое время. – Встал, поклонился. – За бумагу благодарствую.

– Батюшка! А винца испить?! – удивилась пани Евдокия.