Бояться поздно

Лексус свирепо уставился на него. Кредит шагнул к бильярду и с силой катнул ближайший шар. Шар с рокотом пробежал по сукну, гулко врезался в борт и поскакал обратно. Звук разносился и играл, как в тестовой аудиопрограмме. Больше никаких звуков и движений в доме не существовало.

Молодежь не шелохнулась.

Лексус повел ладонью над носом пухлой. Она, кажется, дышала, но очень слабо и неровно.

– Пара часов еще, – деловито сказал Кредит и продолжил другим тоном, тихим и досадливым: – Ах ты ж бедолага.

Он торопливо прошел к лестничному пролету и прикрыл дверь. Между дверью и стенкой лежал, оказывается, кошак. Здоровенный, белый с черными элементами и вроде как безнадежно дохлый.

– Угостили все-таки кошака шашлычком, – сказал Кредит с досадой. – Просил же их по-человечески.

Он присел над кошаком, протянул ладонь, замер и потом медленно погладил. Лексус брезгливо скривился. Кредит не снял перчаток, но это только усугубляло стремноту. Кредит сказал с изумлением:

– Дышит. Давай-ка, пацанчик, мы с тобой…

– Что такое? – спросил Лексус резко и со значением.

Кредит это уловил. Он, не вставая и не отпуская кошака, повернулся к Лексусу.

– С собой возьму, – объяснил он. – Гляну, как промывание сделать, может, откачаю.

– Отставить. Пусть здесь лежит. Это их кот. Заинтересуются, куда девался, поймут, что унесли или сам ушел, начнут спрашивать куда.

– Да он местный вроде. Здесь шарахался с самого начала.

– Тем более, – неумолимо сказал Лексус.

Возражать он начал больше из вредности и неприязни к тому, что животное Кредиту роднее человека – хотя это как раз считалось нормальным и было распространено среди псов и вообще служивых. Но пока говорил, сам понял, что прав. Кредит тоже это понял.

Он аккуратно вернул кошака на место и сказал, поднимаясь:

– Ну прости, братан. Я пытался.

Лексус, по-прежнему не сходя с места – он не боялся наследить, просто привык не мельтешить на чужой территории, – спросил:

– Который тут черный кабинет? Сортир или кладовка? О. Ты глянь.

Кредит, на ходу отряхивая руки в перчатках, двинулся к двери кладовки, нагло украшенной навесным замочком. Он дернул ручку, убедился, что закрыта, собрался и одним рывком распахнул дверь, выдернув ушко вместе с куском косяка, – Лексус только рукой махнул. Кредит сунулся внутрь и принялся шарить не шумно, но активно. Потом длинно выругался.

– Что там? – спросил Лексус.

– Ни хрена, – сказал Кредит и вышел, не прикрыв дверь.

Лексус подошел и посветил фонариком в темный проем. Кладовка была забита хозяйственными причиндалами: порошками и пастами, растворителями, освежителями воздуха, незамерзайкой, жидким мылом, тряпками-швабрами и так далее, уставившими узкий стеллаж и почти все остальное пространство. Судя по слоям пыли и ее же взвеси, сверкавшей в конусе луча, все это не трогалось неделями. На косяке и кромке двери таились странные уплотнители, подозрительно смахивающие на контакты беспроводной сигнализации, в занюханной кладовке неуместные. Но они тоже были пыльными и явно нерабочими, так что вряд ли могли считаться достойными опасений.

– Кажися, не этот имелся в виду, – сказал Лексус.

– И не сортир, – отозвался Кредит из туалета. – А что тогда?

– «Музыка подскажет».

– Ключ как выглядит? Размер там, форма.

Он вернулся в гостиную и сканировал ее глазами.

Лексус, подумав, пожал плечами.

– Да как угодно. Исходно файл был, наверное, или защищенная флешка, а эти хоть куда могли скопировать. На другую флешку, в телефон, в облако…

Он замолчал. Кредит, пялясь в ноут на животе пухлой девицы, продолжил:

– В игру.

– Объясни, – потребовал Лексус, но тут же поправился: – Понял. В которую они сыграть и приехали. Там музыка, ага. А черный кабинет?

– Да я, кроме танчиков, и не знаю ни фига.

– Точно, – сказал Лексус. – Пацаны в учебке говорили, у одного в школе или в шараге момент стремный был, на криминале прихватили. Надо было, чтобы остальные дали показания в его пользу, а договориться об этом никак: общаться запретили, телефон и комп отобрали. А приставку не отрубили почему-то. Так они в игре сошлись, перетерли и выскочили.

– Перетерли – это да, а вот спрятать что-то, и если игра незнакомая… – сказал Кредит с сомнением, но подошел все-таки к пухлой, выдернул ноут, открыл пошире и повернул к себе. Ну и к Лексусу, получается.

Картинка на экране была неподвижной и малопонятной: вроде комната, здоровенная и плохо освещенная. Кредит мазнул пальцем в перчатке по тачпаду, потянулся к завалившейся в щель мышке, походя мазнув пальцами и по пухлой.

Лексус вспомнил, какая у Кредита репутация, и хмыкнул так, чтобы было слышно. Репутация, в принципе, есть у всех, да и сам Лексус не святой и не небесный воин. Он пес. Но Кредиту разок пришлось даже официально менять имя и переводиться из далекой части – после показательного расстрела перед строем.

Кредит повернулся к Лексусу с мышью в руке. Лицо его выражало сдержанное неудовольствие. Обоснованное. В этой операции и на этой земле на Кредита падала основная нагрузка – значит, и позволить себе он мог больше, а предъявы сносить не нанимался.

– Алтын? – спросил Лексус деловито.