Посмотрим, подумал Лексус. Но если прятанье – часть игры, зачем сразу палиться? Зачем писать, где что спрятал, причем там, где увидят все игроки? Тут же командная игра, нарисованных и левых участников не предполагается. Хотя мы же без предположений и приглашений явились.
– Дверь какая из себя? – спросил Кредит.
Чего ж мы рядом-то не сели, подосадовал Лексус. И зачем полезли разом, да еще поодиночке. Не наигрались, по ходу, или просто пар выпускаем. Напряг все равно сильный. Совесть, то-сё. Осталось что-то, получается. Кошака жалко. Этих тоже – детишки ведь, хоть и такие… Весьма половозрелые. Кроме сопляка разве что.
– Типа морской, с колесом таким.
– Маховиком кремальеры, – сказал Патрон. – Ты справа, я слева.
Лексус поспешно перевел взгляд с замершего в нескладной позе сопляка на экран. За мягко отошедшей дверью открылся типичный кабинет начальника, допустим, отдела: не слишком просторный, с полированным столом буквой «т», здоровенными напольными часами, показывавшими почти восемь, у дальней стены, застекленными шкафами вдоль правой и заставленными мелкой фигурной дрянью вертикальными витринами слева, по сторонам от зашторенного толстыми гардинами окна. Только панели, гардины, стол, витрины и остальное были нетипично черными.
Нашли, значит.
Лексус на ходу попытался вспомнить, о чем только что думал, но отвлекся на прочесывание шкафов.
Кредит воскликнул:
– О, есть дверь, но открытая.
– Так входи, мы тут, – с веселым раздражением сказал Патрон, до пояса скрытый в недрах витрины. – Кладбище забытых вещей, блин. Лексеич, у тебя есть что?
– Ни фига. Знать бы еще, что искать.
– Тебе ж сказали: звезду, музыку.
– Музыка, кстати, есть, – сообщил Кредит. – А вас нет. Если только это не вы под столом валяетесь. Ну, за столом.
– Ты у меня сейчас валяться будешь, – пробурчал Лексус, но на всякий случай заглянул под стол. Никого там не валялось. – Если тут куча одинаковых кабинетов, до теплого прокопаемся.
– Слова песенки внимательно слушай, там подсказки, – пробормотал Патрон и, ругнувшись, обрушил на пол вторую витрину, брызнувшую во все стороны оглушительно и звонко. – И звезду ищи. Доложи, где ты, сейчас подойдем.
– Да нет там слов, просто музыка, – сказал Кредит и даже на пару секунд вынул из уха наушник и направил его на Патрона чтобы тот сам послушал, – через всю комнату, значит. – А где – да кто ж его… Типа кабинет какой-то разбомбленный, осколки кругом, двухсотые валяются в городском камуфляже.
– «Урбан камо», – естественно, поправил Патрон.
А Лексус пояснил:
– Боты, по ходу. Нарисованные, из игры. Тут все в «урбане», мы тоже. Звезду ищи.
– Какую?.. А, вот она. Блин, точно. В часах.
– Ты где? – нетерпеливо переспросил Патрон. – Лексус, подойди к этому тормозу, сам глянь и сориентируй, время теряем.
– Секунду, – сказал Лексус. – Патрон, вот часы.
Он пнул хозяйское кресло, звучно впечатавшееся в стенку, рванул стеклянную дверцу с недвижно висящим маятником – и не только оттуда, отовсюду сразу полилась тихая печальная мелодия, под которую из основания часов медленно, как факс из древнего аппарата, пополз то ли ящик, то ли брус, затянутый сверху чем-то вроде черного бархата с трудноразличимым вдавленным рисунком. В его глубине, впрочем, тут же занялось синеватое пламя.
– Звезда? – спросил Патрон, персонаж которого уже стоял рядом с персонажем Лексуса.
Лексус молча кивнул, наблюдая, как светящиеся голубые линии все очевиднее дорисовывают пентаграмму. Вмиг все двинулось – и тут же застыло: голова как будто опять чуть отъехала в сторону, в стекле открытой дверцы мелькнуло и пропало что-то похожее на пышный кошачий хвост, за ним словно потянулся диск маятника, решительно качнувшийся с протяжным лязгом и так же решительно и звучно вернувшийся в исходное покойное положение, а толстуха на диване вдруг дрыгнула ногой, небольно и не исключено, что в агонии, но все равно зря пнув Лексуса в бедро.
Надо было шарахнуть ей в ответ со всей дури. Надо было проверить, чего там мычит и почему елозит ногами Кредит. Надо было спросить его, где и как лежали два тела в камуфляже – не так ли, как оседали сейчас персонажи Лексуса и Патрона. Надо было вслушаться в звук приближающихся шагов и крикнуть Кредиту, чтобы не заходил, потому что звезда и музыка непохожи на подсказку, которая позволит им найти ключ и выпотрошить жуликов и управление.
Но не было больше ни сил, ни желания, ни умения слушать, кричать, проверять, шарахать, делать, думать, дышать, терпеть, смотреть. Не было больше ничего. Только звезда и музыка.
Потом не стало и их.
5. Тут дети умирают
Аля с размаху ударилась головой.
И застыла в оцепенении.
Глаза открывать не хотелось. Двигаться не хотелось. Ничего не хотелось.
Ничего и не будет.
Вот и все, подумала она. Не успела. Все было зря.