– Подтверждаю, – кивнул Бремминг. – Я выдал муку, и на этом моя роль закончилась.
– В таком случае надо обращаться к пекарю. – Ландон повернулся к Молли и поклонился: – Прошу вашего разрешения взять булочку. – Подумал и добавил: – Самую большую.
Молли придвинула ему корзинку.
– Зачем тебе? Там же нет бананов.
– Ну что ж, нет так нет. Удача приходит не всегда.
Он взял булку и со значением глянул на Хелену.
– Ну ешь же! – нетерпеливо воскликнула Молли.
Ландон откусил и поднял большой палец.
– Великолепно! Вот это да…
Молли снисходительно улыбнулась – а ты что ожидал? Ясное дело – великолепно.
– Наследственный талант, – серьезно сказал Бремминг.
Ландон посмотрел на него с внезапной неприязнью.
Как долго он спал? Должно быть, у Бремминга было время оценить кулинарные способности Хелены. Корочка от ранения на щеке отпала, синяк почти отцвел. Неуклюжую повязку на голове сменил небольшой прямоугольный пластырь. Она становилась все больше похожей на прежнюю Хелену.
Заплела волосы, и эта белая сорочка…
– Ландон? Что-то не так?
Он промолчал.
– Вам надо отдохнуть, – опять завел свою песню Бремминг.
С чего бы он все время гонит его в постель?
– Я отдыхал куда больше, чем надо. – Постарался, чтобы прозвучало достаточно сухо.
И встал так резко, что стул свалился на пол.
Бремминг посмотрел на него с удивлением. Ландон пошел к лестнице.
– Конечно, кому, как не вам, лучше знать, как вы себя чувствуете, но…
Продолжения Ландон не слышал. Он уже поднялся на второй этаж.
Часть четвертая
Юхан не отрываясь смотрел на белую стену. Краска со временем покрылась тончайшей сетью кракелюров, как на очень старых картинах.
Втянул живот и изо всех сил растопырил пальцы, будто хотел, чтобы кости фаланг покинули зудящие кожные покровы и вылезли наружу, как в страшных сказках.
Двери заперты. Юхан попросил всех покинуть здание. Если дом загорится, он сгорит вместе с ним.
Если бы кто-то приставил пистолет к виску…
Нет, не к виску.
Выстрел в рот. Самое надежное.
Язык. Язык не находит места, тычется в зубы, дыхание кажется нечистым.
В рапорте указано: Ханс Кристиан открыл дверь добровольно, ничего не пришлось ломать. Юхану представилась рука, сжимающая рукоятку, темные волосы на запястье.
Светло-серый охотничий жилет с десятком карманов. Жвачка, какие-то монеты, запасной аккумулятор для камеры.
Квитанция на бензин, квитанция за кофе с той же заправки. Почти незаметный шрам на правой руке, найдешь, только если знаешь, что он там есть.
Судорожно вдохнул. Выдохнул и опять втянул живот. Если он перестанет дышать, то они ни за что не успеют. И Швеции конец. Пышные похороны, лафет, четверка вороных коней с траурными плюмажами.
Что это значит? Хо-Ко так ничего и не нашел? У него не было доказательств? А зачем тогда они…
Как сказал тогда Макс?
Можно лечь, взять нож и черный мешок, их полно на тележке уборщиков. Начать с подкожного жира. Но осторожно, очень осторожно, пятая часть пациентов…
Вырвался невольный стон.
Юхан открыл ящик стола и достал черный фломастер.
Сел на пол, расстегнул сорочку и начал рисовать контуры.
Зазвонил телефон. Это еще кто?
След от затянутого пояса на животе напоминает странгуляционную борозду у повешенных. Зачем он сунул руку под зад? Совершенно онемела.
Юхан не снял трубку. Машинально считал долгие, настойчивые гудки.
Хо-Ко умер. Нет, не умер – убит. Он убил Хо-Ко.
Когда же они повесят трубку? Когда же им надоест?
Надо бы встать и ответить, только он не мог вспомнить, как отвечать.
Посмотрел на живот.