Бабушка Хо-Ко была поварихой. Мать – эффектная, стройная дама, всегда прекрасно одетая, на высоких каблуках. Иногда лежала пластом, страдая от мигрени, иногда к ней приходили мужчины. Хо-Ко избегал разговоров на эту тему. Исчезнувший отец был охотником на слонов, как он иногда сообщал под секретом. Правда, в другой раз отец искал алмазы, но тоже в Африке.
В жизни он любил трех женщин – Нору, Эллен и Марлен. Как-то взял с собой Юхана в Варшаву, провести вместе первое лето после гимназии. И пофотографировать, конечно, – Хо-Ко выбрал себе профессию очень рано. В Польше пили до одурения.
Хо-Ко всю жизнь боялся собак…
Сорок лет. Непостижимо.
К летнему празднику от сотен тысяч шведов останется зола. Списки, как обычно, доставят ему в систематизированном виде, распечатанные, в аккуратной белой папке.
Альбертссон, Альбректссон, Альфредссон, Альвен, Альвик…
Да не в жире дело! Даже пастор О’Брайен в своих пылких речах… собственно, подкожный жир паствы его не особенно волновал. Важно другое: представляет из себя человек что-то или нет. Его метафизическая ценность. Это и его принцип. Партии никогда не удалось бы достичь таких успехов, если бы он не следовал этому принципу так твердо и решительно.
Как же так получилось? Мир, по сути, пал к его ногам. Шведские флаги реют в небе над Стокгольмом, победные салюты, детишки с губами цвета спелой земляники…
Ну нет. Он не может остановиться. Он нужен людям. Если бы не он…
Юхан Сверд вздрогнул и схватился за грудь. Папка упала на пол.
Сел на стул. Сердце. Проверял несколько раз, врачи утверждают – никакой опасности нет. Преходящее нарушение ритма. Как он сказал, этот поджарый, улыбающийся доктор? Экстрасистолия. Иной раз сердечная мышца отказывается принять команду и пропускает сокращение, а в другой раз, словно отдавая долги, сокращается не один раз, а два. Почему-то это очень веселило Эми. Она подолгу лежала, прижимая ухо к его груди, и, дождавшись, прыскала:
Остановится его сердце – остановится и ее. Так они договорились. Все, что бы ни случилось. Захотелось ей окружить их одноэтажный дом в Висконсине белым забором – он принес ведро с краской и нарисовал его прямо на траве.
Решила: они уйдут на пенсию, переедут в Майами, купят бунгало какого-нибудь неброского пастельного цвета и будут играть в бинго сутками напролет.
Юхан долго сидел, положив руку на грудь. Почему он ничего не чувствует? Ни перебоев, ни вообще привычных толчков? Покосился на открывшуюся при падении папку – списки.
Фредриксен, Фредрикссон, Форм.
Эми не взяла его фамилию, ей казалось, ее очень трудно выговорить. Ох уж эти шведские гласные. Она даже имя Юхан выговаривала иной раз почти как
До сих пор стоит в ушах этот
Нет. Останавливаться нельзя. На карте жизни нет такого направления – на попятный. Об этом они постоянно спорили с Хо-Ко.
Легкий, почти незаметный электрический щипок в груди, сердце дернулось и вернулось к нормальному ритму.
Ландон сидел в белом “ауди” Бремминга с ключами в руке. Помахал Молли перед уходом:
И что теперь делать? Он достиг вроде бы многого, но все его достижения обернулись пшиком. Завести машину и уехать? Можно. А можно и не заводить. Одно из двух. Других возможностей нет.
Они убили Миккельсена. Никлас звонил ему несколько дней, никто не отвечал. Наконец решил заехать, проверить, в чем дело, – и застал в квартире полный хаос. Компьютер и вся коллекция камер исчезли. Никлас проклинал самого себя.
Все обстоит даже хуже, чем они предполагали. Никто не в безопасности. Они включили мясорубку на полную мощность, у них полно отморозков, которые эту мясорубку обслуживают. И в такое время он, Ландон, попытался переложить ответственность на Ханса Кристиана. Теперь ясно: они его убили. Как ни крути компас, стрелка показывает на него, Ландона.
–