Бойня

Ландон снова взял сырный рубаночек (сыроческу, как его называла Рита), отстругал еще пару тонких ломтиков. Лучше б, конечно, бутерброд с печеночным паштетом или ломтиком багрового, с янтарными прожилками прошутто, но в нынешние времена не только прошутто, даже свинину трудно достать. Фермеры долго проводили демонстрации у парламента, но не выдержали и начали понемногу избавляться от свинарников. Несколько дней назад зашел в ICA[21] – полки, где обычно лежат ветчины и бекон, пусты.

Еще раз проверил почту. Если профессор из Колумбийского не ответит, можно попытаться с Корнеллом. В прошлом году они же взяли Мартина, одного из вновь защитившихся. А если удастся получить грант Ученого совета, оторвут с руками. Мартин написал, как работает система: никто не откажется от дармового работника.

Оппонентом Ландона на защите диссертации должен был быть лауреат Пулитцеровской премии профессор Гэри Стальберг, ни больше ни меньше. “Должен”… Нет, разумеется, ничего ему Стальберг не должен. Даже обращаться к нему с просьбой и то походило на манию величия. Ландон так и сказал научному руководителю: “Он же, черт бы его подрал, мировая знаменитость!”

Нет, в оппоненты Стальберга заполучить не вышло. Тот вежливо отказался, но написал: внимательно слежу за вашими публикациями. Для Ландона – как Нобелевка. Сам Стальберг!

Опять посмотрел на часы. Шесть часов разницы во времени и Атлантика между ним и Юханом Свердом! Соблазн неотразимый. К тому же это Америка. Конечно, и в Америке полно политических и религиозных нелепостей, но что касается свободы личности – никаких компромиссов.

В США будет хорошо. Толерантность. Открытость. Несокрушимая вера, что каждый человек заслуживает улыбку.

Вот так рассуждал Ландон. Нарисовал себе картину будущего и не собирался от нее отказываться, пока не вынудят горький опыт или чрезвычайные обстоятельства.

Еще раз посмотрел на стопку брошюр с фотографиями на обложках: старинные, красного кирпича университетские здания, подстриженные газоны кампуса, по ним, как сомнамбулы, бродят уткнувшиеся в книги студенты. Русские пишут, что так называемая американская свобода – призрак, химера, не более того. Но противостоять ей невозможно. Уже много недель эта химера заставляла его вставать с постели по утрам, иначе так бы и валялся весь день.

Еще раз открыл почту.

Может быть, он неуклюже сформулировал свою просьбу? Гэри Стальберг не просто гениальный журналист. Он ученый-историк огромного масштаба. Взять хотя бы его книгу о вьетнамской войне – предисловие вызвало взрыв возмущения и восхищения в равных пропорциях! Оказывается, Стальберг “случайно” нашел документы, раскрывающие ошибки американского правительства. Я сидел и, не веря своим глазам, читал формулировки в переписке посольств. Чувство было такое, что мне, как Ньютону, упало яблоко на голову.

Удостоенная Пулитцеровской премии книга написана лет тридцать назад, значит, сейчас Стальбергу около шестидесяти или немного за. Ответит ли? Почему бы нет… Ландон попытался успокоить себя тем, что в прошлый раз профессор ответил на его письмо почти сразу. К тому же у него шведские корни. Пусть люди уже из несколько поколений Стальбергов перестали ставить кружочек над буквой “А”, не исключено, что он испытывает некоторую слабость к стране предков.

Ландон обреченно вздохнул. К чему этот самообман. У профессора наверняка есть более важные дела, чем просматривать просьбы пост-доков.

Он закрыл почту, перешел на сайт Колумбийского университета и нашел в списке сотрудников Гэри Стальберга. Не успел начать читать, замигал символ электронного письма. Вернулся в почту и прочитал вот что:

Дорогой доктор Томсон-Егер!

Разумеется, я Вас помню. Мне доставляет радость сообщить Вам, что мы хорошо знакомы с Вашими научными достижениями…

Ландон закрыл глаза, перевел дух и, благодарно кивая каждому слову, прочитал последнюю строчку.

…и с удовольствием приглашаем Вас прочитать курс лекций в конце мая, перед экзаменами…

Не дочитав завершающие письмо формулы вежливости, Ландон щелкнул “ответить”.

Все будет хорошо, подумал он, набирая “разумеется, согласен” и “с радостью”.

Наконец-то.

– Твое здоровье! – Ханс Кристиан Миккельсен одним ловким движением забросил ноги на стеклянный стол и обвел взглядом скромно, но богато и стильно обставленный кабинет. – Красиво тут у тебя.

Юхан пригубил вино.

– Сойдет.

– Это все твое или как? Можешь забрать мебель, когда будешь уходить?

– Я не собираюсь уходить. Наоборот, собираюсь остаться.

– Вот как! – Друг детства победным жестом взметнул бокал. – Статс-министр скромностью не страдает. – Отхлебнул и добавил: – И никогда не страдал.