Бойня

– Остался всего один пролет. Смотрите – вон там, за верхним рядом.

Она подняла голову. Действительно, там, наверху, ярко, будто только что вымытые, горели зеленые плафоны со стрелками и пиктограммами бегущих человечков.

Внезапно ее словно ударили кинжалом – острая боль в груди.

Она застыла.

Только не это.

Боль продолжалась секунду, не больше, но Глории показалось, что прошла вечность. Она судорожно схватилась за стальные перила. Ее парализовал страх.

Положила руку на грудь и заставила себя успокоиться.

Все нормально. Глубокий вдох. Выдох. Еще вдох.

Она, ни о чем не думая, прислушиваясь к внутренним ощущениям, поднялась на площадку. Подошла к двери с зеленым человечком и дернула за ручку.

– Глория…

Она оглянулась. Оказывается, Вальдемар сидит на полу, сжав руками голову, и слегка раскачивается из стороны в сторону.

– Простите… – Из него словно выпустили воздух. Куда подевались азарт и решительность? Он даже не смотрел на нее. – Бессмысленно… зря мы сюда лезли.

Она села рядом.

– Откуда вам было знать?

Не она одна – он тоже выбился из сил. Руки дрожат, на светлой сорочке темные пятна пота.

– Может, и надо было последовать их совету, – вяло, почти без выражения сказал Вальдемар. – Крутить тренажеры, поднимать гири и все такое. Вместо того чтобы… вместо того чтобы жить. Если бы они не трубили целыми днями “сбрось вес! сбрось вес!”, может, я бы так не растолстел. Начал голодать… и развился такой зверский аппетит, что принялся поглощать все подряд. Жрал и корил себя, корил и жрал.

– Чему тут удивляться, – ласково сказала Глория. – Старо как мир – эффект маятника. Худеем, во всем себе отказываем, а потом… набираем все назад, еще и с избытком. Чем дальше оттянешь маятник, тем сильнее он качнется в противоположную сторону. По-моему, всем этим затеям место не в газетах и не в партийных программах, а в учебниках истории. Крестовые походы, Черная смерть[28], религиозные войны… и, конечно, выдуманная фанатиком эпидемия ожирения в далеком двадцать первом веке… Какие были дикари, подумают дети через сто лет.

– Даже древние греки понимали, что при самой удачной диете человек немного поправляется.

Она прислонилась лбом к запертой двери и вздохнула:

– Господи… какая сила нас сюда занесла?

– Провидение, Глория.

– Вот именно. Провидение сработало на славу. Господь постарался.

– Он делает все, что может. Не Бог виноват, а мы сами. Наша вера. Легко тянуть за ниточки, если куклы не осознают морального долга перед Создателем. И не обременены христианской ответственностью за ближнего. Не последнее дело, между прочим.

Глория уставилась на него с недоумением.

– Я пастор.

– Что, серьезно?

– В высшей степени. Серьезнее не бывает.

Вот почему он сидел на полу с закрытыми глазами! Молился. Не столько устал от лестниц, сколько почувствовал необходимость помолиться за усопшего.

– Сорок лет. Сорок долгих, насыщенных лет. Именно насыщенных – не сочтите за пафос. А потом кому-то пришла в голову мысль, что из церкви Святой Катарины выйдет неплохой фитнес-зал. Не согласны – ваше дело. Никто вас здесь не держит.

– Я вам очень сочувствую.

– Что – я… Не во мне дело. Катарина… прихожане по-прежнему нуждаются в Катарине.

– Неужели они отменили все службы?

– В принципе – да. Убрали скамьи. Никогда не забуду это зрелище… Велоэргометры, гребные тренажеры, силовые станки в свете старинных витражей.

Что на это скажешь? Она ходила в церковь только на концерты, и то не часто. А с тех пор как начала набирать обороты Служба Здоровья, вообще не была ни разу.

– Все равно время пришло, – тихо сказал Вальдемар. – В этом году мне стукнуло шестьдесят пять. Но если бы мой уход был связан с возрастом, я бы принял как должное. И даже с радостью.

– Прекрасно вас понимаю. У меня похожая история.

– А где вы работали?

– Упсальский университет. Кафедра литературоведения.

– Скоро в стране вообще не останется учителей.

– А вы не слышали, что сказал Сверд? Если мы и делаем исключения, то стараемся делать их как можно чаще, чтобы исключения превратились в правило.

– Так и сказал? – Вальдемар рассмеялся. – Потрясающая логика…

– Возможно, я сформулировала более… философично, что ли. Но смысл именно такой.

– Все, что он говорит, звучит как штамп. Клише.

Глория кивнула.

– Почему ты так много ешь? Это не я, это вилка.

Вальдемар сморщился.

– Мне кажется, к этому шло давно, еще до Сверда и его подельников. Люди давно стали беспокоиться.

– Беспокоиться?

– Потеряли духовные корни. Дерево со слабыми корнями… даже легкого ветерка хватает.

– Вы так думаете? Не знаю. Не уверена. Не думаю, чтобы все объяснялось недостатком веры. Вспомните, ведь церковь сама нередко выступала в роли партии власти. И что? Ваши “крепкие корни” травили еретиков, ведьм, колдунов… на кострах сжигали. Извините, но вы как священник… неужели вы и вправду считаете, что люди начали ненавидеть толстых только потому, что перестали ходить в церковь? Не думаю, чтобы все было так уж просто.