Бойня

Швеция станет легче на миллион килограммов. У него до сих пор при этой мысли по спине пробегал приятный холодок. Несколько сот свиней в день вроде бы и не так много, но Крусбакка – далеко не самая крупная бойня. “Свинина Госберга” в Сконе дает цифры посерьезнее – до двух тысяч за ночь, что на пятнадцать процентов превышает план.

Эти, в Сконе, знают толк в поросятине, хохотнул Росси.

Молодые родители закончили фотосессию. Мамаша сунула ребенка в коляску и достала бутылку кока-колы. Цены на подобные напитки увеличились чуть ли не вчетверо, но этим американским свиньям, очевидно, плевать. В этом и есть главная проблема: покуда есть сахар, люди будут его покупать. И не только заезжие туристы вроде этих, но и шведы. Казалось бы, можно закончить эти рыночные игры с ценами, запретить – и проблема решена. Как выяснилось, нет. Так просто не запретишь. Промышленность взвоет.

Юхан задержался у окна. Раньше он любил Америку. Прямота, уверенность. Я делаю свое дело, главное – держаться. Универсальное fuck you словно встроено в американский менталитет. Отстаньте, вам до меня нет дела. А мне – до вас. Он восхищался этим мировоззрением. Дома, в Швеции, ему не хватало американской независимости.

Счастливый толстяк на улице потянулся за банкой. Женщина мгновенно подняла ее на вытянутой руке и даже встала на цыпочки. Он подпрыгнул – но впустую; она сделала шаг назад, потеряла равновесие, пролила чуть не полбанки и изобразила гримасу ужаса. Оба хохочут.

Интересно, что они думают о скандинавах с их жирофобией и безумными ценами на сладкие напитки? Наверное, уверены – они спятили.

А я все равно куплю. Пусть позавидуют, шведанки-недоумки.

Когда-то они с Эми этим и занимались. Смеялись над шведами. Как они ржали, наблюдая за шведской компанией в ресторане в Нью-Йорке! В течение всего ужина шведы нарушили молчание один раз – удивились непомерной величине порций. Сидели, искоса поглядывая друг на друга, и молча жевали знаменитые стейки величиной со скаковое седло. Или тридцатилетние балбесы с обритой головой, таскающие за собой пластиковые контейнеры с домашней едой на пикник в Центральном парке. Эми чуть не сгибалась пополам от хохота.

Юхан поморщился. С чего бы он вдруг про нее вспомнил?

Не до нее.

Отошел к письменному столу.

Он, по сути, самый могущественный человек в Швеции. А она? Поехала со своим мотоциклистом в Париж, чтобы еще хоть на пару недель… как она там выразилась? Почувствовать себя женщиной… Скорее всего, этот парижанин натрахался вволю и бросил случайную подружку. А она вернулась в свой Вермонт плакать в жилетку какому-нибудь провинциальному идиоту из ее одноклассников.

Юхан мог бы ее найти – проще простого. Пару раз он даже погуглил ее фамилию, даже открыл фейсбук, но на том все и закончилось.

Она это не заслужила.

Но все равно заноза осталась. Как сложилась ее судьба?

Больше всего ей хотелось умереть. За последние дни желания сменялись: Молли, вода, еда, тепло, дом… все что угодно, только не этот ад. Но теперь уже ничто не казалось важным. Хелена хотела умереть. Невыносимая головная боль рассекала голову и отдавалась электрическими разрядами в каких-то шейных нервах. Она мечтала только об одном – об освобождении. А в ее положении путь к освобождению тоже только один: умереть.

Опять их куда-то повезли. Опять скотовоз, опять выкрики, ругань, сыплющиеся удары. Перед тем как поднять пандус, загрузили черные мешки с покойниками.

Все. Я больше не могу.

Тысячу раз ей приходила в голову эта мысль, но грудная клетка продолжала упрямо подниматься и опускаться, словно это имело хоть какой-то смысл – дышать.

Если полузабытье можно назвать сном, ей снился Ландон, как он ее спасает. Как-то проснулась и услышала: он ее зовет. Откликнулась, но, конечно же, он ее не услышал. И не мог услышать: тут же начал истошно вопить весь барак. Определить, что это было, сон или взрыв коллективной паники, она не смогла. Через несколько минут все стихло.

А вчера она видела отца. Он вылез из канализационного люка с ружьем на спине.

Хелена, солнышко, ты видела лису? Видела лису-у-у…

И вдруг за считаные секунды изменился: тело высохло до скелета, испарилось белым дымком, рот искривился в мучительной гримасе, слюна превращалась в мыльные пузыри, они медленно поднимались к потолку.

Хеле-е-е-е… су-у-у…

Она хотела его потрогать, но не смогла встать. Рот отца округлился, он дышал, как пойманная рыба.

Хеле-е-е-е…

Теперь и лицо растворилось, как в кислоте, остался только череп.

Хелена закричала – ей показалось, за ней приходила сама смерть.

Грузовик накренился, ее прижало к груде мешков с трупами.