Бойся Дика (СИ)

Внутренне передергиваюсь; и нет, не от отвращения, а от грубости, от тяжести слов.

— Чего молчишь? Когда просить-то будешь? — хмыкает и давит, давит… прямым взглядом подавляет.

— Друзьями становятся. Друзья, расставшись, ими становятся вновь, — не отвожу взгляда от Дика, — Некоторые хотят с тобой всегда быть рядом. Не можешь ты со мной так поступить, ведь я — твой друг.

— Что? — кажется, он опешил, и я хоть немного сгоняю спесь с него. — Что за ересь?

— Это стихи, Дик, — поправляю невозмутимо. — Нам задавали это стихотворение на прошлом занятии по литературе, просто ты не выучил его и завалил.

— И? — поднимет бровь и едва подаётся вперёд. — И что?

— И то, — складываю руки на груди. — Не буду я тебя ни о чём таком просить.

Дик не двигается, не шевелится, и ни единой эмоции не проявляется на лице. Застывает, обдумывает, прежде чем заулыбаться:

— М-м-м, вот как… вспомнил, ты рассказывал этот стих же, — закрывает глаза и удивляет, произнося: Иногда я кричу: “Друзья — рабы!” Сумасшествие, растрата личного времени… ничего такого, Рэнди. У меня есть друзья, но ты не был и никогда не будешь одним из них.

Спрыгивает и не оставляет шансов на запрос пояснения. Просто задевает меня плечом, покидая уборную, и на этом всё.

*

«У меня есть друзья, но ты не был и никогда не будешь одним из них»..

Не был? Не был? Не был… и никогда не будешь одним из них.

Я написал ему несколько сообщений. Одно — уже вернувшись на занятие по живописи, проникшись сожалением по поводу своей бестактности: «Пожалуйста, объясни, что всё это значило?» Но Дик не ответил. И хуже того, по четвергам, во второй половине дня у нас нет совместных уроков. На перерывах я также не нашел его, и в итоге, уже по дороге домой, отправил: «Дик, пожалуйста».

И ничего. Кроме тишины.

Не мучаюсь, не психую, не нервничаю и не переживаю, просто тоскливо так сильно, что страшно становится. Я очень быстро привык к вновь появившемуся Дику, появившемуся так ненадолго…

«Да ответь же! Давай обсудим», — пишу ему, перед тем как лечь спать, и еще добрый час пялюсь в потолок, ожидая телефонного оповещения. Его нет и спустя два часа, а звонить, наверное, поздно.

*

Да пошёл он в жопу, честное слово, пусть идёт в жопу. Урод.

Смотрю на него улыбающегося и стискиваю кулаки от злобы. Дик обещал не слезать с меня, а сам даже ответить не смог, хотя в последнем моем сообщение было ясно сказано, что я готов на переговоры. Возможно, готов к тому, чтобы мы сделали то снова. И Дик это уловил, но… усмехается, показывает «фак» Кенни и, когда тот злится, усмехается снова.

Что он за человек такой?

— … параграф тридцать два, — договаривает мистер Ноуфорт, не замечая кипиша в Диковой компании. — Все свободны, всем хороших выходных.

Поднимаюсь, запихиваю учебник в рюкзак и краем глаза слежу, как то же самое делает Дик. Хоть я и послал его в жопу мысленно, на деле сделать это не так уж просто.

— Может, забьёшь на итальянский? — спрашивает Джефф, когда мы покидаем кабинет. — Пойдём погуляем, давно по городу не шатались.

— Не, — отмахиваюсь, — я как раз за него взяться решил, думаю, моих знаний недостаточно.

— Недостаточно для чего? — и это слишком трудный вопрос для ответа.

Точнее, ответ есть: «недостаточно для Дика», но не говорить же, иначе Джефф, как минимум, покрутит у виска и обидно обзовёт. Хотя я этого и заслуживаю, не спорю.

Джефф болтает со мной весь перерыв, а когда звенит звонок, сматывается на велике, и я захожу обратно в школу. Плетусь в секцию иностранных языков и гадаю: «придёт ли Дик?», он ведь может не приходить, так как отлично знает итальянский.

— Поскорее, мистер Уорт, — торопит сеньора Веспуччи.

Сажусь за привычную парту и не жду чудо, когда чудо случается:

— Mi scusi, — достаточно пренебрежительно бросает Дик, заходя в класс. Таким тоном никогда не говорят «Извиняюсь», но Дику всё равно на это правило.

А еще он поступает неожиданно, когда, проходя меж рядов и не бросая на меня взгляда, совсем не замечая Рэндала Уорта, садится на место Джеффа. Снова. Снова садится позади меня, и во мне всё замирает от страха, честно, не преувеличиваю. Аж сердце ёкает и душа мечется, словно ретивая.

Боюсь даже обернуться.

— Я наконец проверила ваш тест, — сеньора Веспуччи берёт в руки папку и открывает. — Справились практически все, и всё же я назову лучших и худших, остальные увидят свои оценки в списке, после занятия.

Сначала чудится. Чудится, как оазис умирающему в пустыне, чудится где-то там, на самой периферии, в самой дальней дали. И уже только после этого ощущается… иголочки. Протыкающие лопатку, заставляющие то изнывать от желания почесать, то отодвинуться, но я не делаю ничего.

Дик касается пальцами моей спины, как в тот раз на итальянском.

Легко, непринужденно и непонятно о чём думая, он выводит узоры, и я не смею даже обернуться и потребовать объяснений. Язык прикусывается, и шея немеет, теряя одно из главных предназначений.

— … это касается вас, любящих получать «F», — улавливаю учительский голос. — Лучше же всех справился мистер Кайзер. Поднимитесь, пожалуйста.