Бойся меня

     Парень инстинктивно сжался в комок, и тогда Ромеро изо всех сил приложил его локтем по загривку. У Поппи закатились глаза, и он рухнул на землю.

     Жирный Тони отшвырнул Палмквиста в сторону.

     - Чёртов латинос, - прошипел он. - Вы, грёбаные латиносы, хуже нигеров.

     Он двинулся на Ромеро, и тот прыгнул вперёд. Каждая частичка ярости, разочарования и лишений в этой жизни, которая ядом кипела в нём до сего момента, выплеснулась наружу.

     Ромеро опередил Тони и нанёс ему три молниеносных удара по лицу, которые тот, похоже, даже не заметил. Он дотянулся до Ромеро и сжал его железной хваткой.

     Ромеро ткнул Жирного Тони пальцами в глаза, и Тони ответил ударом головы, который сразу отправил бы человека, габаритами меньше Ромеро, в отключку.

     Палмквист, мать его, попытался вмешаться, и Тони отбросил его одним ударом руки, как поваленное деревце.

     Ромеро выпрямился, вытирая с лица кровь. Он понимал, на что идёт - на животное, вроде Жирного Тони нельзя идти без свинцовой трубы или биты в руках.

     Тони снова бросился на него, но Ромеро поднырнул под его руку и дважды ударил по корпусу, а затем приложил толстяка коленом в пах.

     Тони зарычал, как гризли, которого стегнули ремнём, но не более того.

     Он ударил Ромеро и повалил его на пол.

     И прежде чем Ромеро смог справиться со звоном в голове, Тони приподнял его и швырнул метра на три вперёд. Ромеро шмякнулся об стену.

     Когда он снова открыл глаза, в комнате уже было пятеро охранников, избивавших Жирного Тони дубинками.

     Когда Тони увели в карцер, где ему предстояло отсидеть ближайший месяц, сержант Варрес помог Ромеро подняться на ноги.

     - Всё начал тот жирный кусок дерьма, - произнёс Палмквист.

     - Я знаю, сынок. Зачинщик всегда он.

     Варрес придерживал Ромеро, пока тот сам не смог стоять на ногах.

     - Наверно, это самая самоотверженная попытка самоубийства, что я когда-либо видел, Ромеро. Точно. Ладно, давай отведу в больничку, там тебя подлатают.

     Когда Ромеро уводили из комнаты отдыха, у входа толкались зеки; всем хотелось знать, что здесь произошло.

     А Ромеро терзал только один вопрос: он только что подписал себе приговор от Папаши Джо, или что-то гораздо более опасное уже подписало приговор для Жирного Тони?

-13-

     Ночь.

     Административный изолятор.

     Дежурил Йоргенсен, потому что Хоул был на больничном.

     Пареньку до сих пор нездоровилось, после того как он увидел, что осталось от Уимса. А вот Йоргенсен... Он уже шестнадцать лет оттрубил в этих мрачных, могильных подвалах Долины Шеддок.

     Не то чтобы ему это нравилось. У них было тридцать одиночных камер, и из них семь были заняты. А теперь добавился ещё и Жирный Тони.

     Йоргенсен считал, что начальник Линнард должен был держать Тони в карцере постоянно. Он был настоящим животным и заслуживал только клетку.

     «А будь моя воля - и не просто клетку», - подумал Йоргенсен.

     Он сидел за небольшим столом, на коленях лежал позабытый вестерн в мягкой обложке. Йоргенсен смотрел в противоположный конец коридора, где стальная дверь скрывала всех плохих парней и не давала им уйти из их личного ада.

     Сегодня ночью было тихо.

     Иногда были ночи, когда все придурки активизировались.

     Одни начинали кричать от поехавшей крыши, а остальные подхватывали эти вопли, как мартышки в зоопарке. У Йоргенсена не было для этого подходящего настроя.

     Если кто-то из них начнёт такое и сегодня, то им придётся об этом крупно пожалеть.

     Йоргенсен забросил ноги на стол и прикрыл глаза.

     Он знал, что всё равно не уснёт: в подвале было зябко и сыро, и холод пробирался под одежду.

     Если ему приходилось дежурить по карцеру в молодые годы, то он даже начинал приседать, чтобы согреться. Может, сейчас Йоргенсен уже и не сможет сделать столько приседаний, но он остаётся тренированным и крепким.

     Работая с отбросами общества шестнадцать лет, ничего другого не остаётся, кроме как держать себя в форме.

     Он вспомнил про этого чёртового Хоула и начал злиться... но потом мысли перескочили на Реджи Уимса, и Йоргенсена зазнобило пуще прежнего.

     Уимс. В запертой камере. Похоже на ту хренотень в Брикхейвене...

     А это ещё что такое?

     Йоргенсен услышал какой-то шум в дальнем конце коридора со стороны камеры, и чем сильнее он над этим задумывался, тем больше услышанный звук напоминал ему влажное чавканье.

     Ожидая неприятностей, Йоргенсен направился к камерам. В нём нарастало напряжение, а вслед за ним - и нечто, похожее на страх.

     В коридоре было тихо.

     В камерах было тихо.

     Ни откуда не доносилось ни звука.

     Наверно, это трубы. Здесь, в Долине Шеддок, трубы всегда потрескивали и пощёлкивали из-за колебаний давления пара.

     Йоргенсен останавливался перед каждой камерой и прислушивался. Тишина. Полная тишина. Только несколько человек похрапывает по ту сторону железной двери.

     Отлично. Прекрасно. Пусть так всю ночь и будет.

     Но полностью Йоргенсен не смог успокоиться.

     Что-то было не так. За шестнадцать лет работы офицером в исправительном учреждении у него выработалось особое чутьё на то, когда всё идёт хорошо, когда идёт плохо и когда определённо что-то не так.